Книга Башня ветра - Олег Говда

Кстати, я не шучу. Сейчас здесь самое надежное место во всей округе. Снаряд в одну и ту же воронку, может, и попадает, а обезвреженная мина не рванет никогда. А еще в народе говорят, что темнее всего под лампой.

Не мне, естественно. Тому, кто правит бал. Служба оповещения у него наверняка тоже на должном уровне, и надо быть очень наивным, чтобы думать, что меня сейчас не ищут по всем направлениям и не готовят очередную торжественную встречу.

Забавно, я совсем недавно сообразил, откуда взялась эта маловразумительная поговорка. Любой, встав под лампочкой, может убедиться, что никакой тени там и в помине нет. Наоборот, все освещено наилучшим образом. Так почему же эта фраза оказалась поднятой до ранга народной мудрости?

А фишка в том, что возникла она в те древние времена, когда помещения освещали керосинки. Из-за особенностей их конструкции. Точнее, из-за емкости для керосина, которая размещалась в основании лампы. Поэтому подвешенная к потолку лампа, освещая все вокруг, создавала конус тени. Тот самый, внутри которого темнее всего…

Вот пусть и поищут меня в округе, а я пока отдохну. Тем более что и меч не возражает. Во всяком случае, после укрощения ложного ручья он больше никак себя не проявлял. Жаль только костер развести нельзя. Это все равно, что орать во весь голос: «Я здесь!»

Ну да ладно. Не впервой всухомятку питаться. Посмотрим, чего там Листица в дорогу снарядила.

Угу. Если проявить немного смекалки, то раньше это были хлеб, сыр, ветчина и, кажется, сушеные сливы. Причем все с истинно женской аккуратностью завернуто по отдельности в капустные листья, чтобы продукты дольше не черствели. Зато теперь, моими непредумышленными усилиями и другими превратностями путешествия, все перечисленные ингредиенты, включая капусту, сперва образовали некий салат, а после сбились в плотный ком. Эдакий колобок.

Зрелище, прямо скажем, не слишком аппетитное, но, что для меня сейчас более важно, вкусовых качеств не утратившее. Молодец Листица, сообразила сложить снедь в отдельный полотняный мешочек, а то кто знает, сколько еще лишних «специй» могло прибавиться к моему блюду…

Я отхватил кинжалом от колобка добрую краюху и, закрыв глаза (от удовольствия) принялся неспешно жевать, время от времени запивая водой из ручья, которую зачерпнул шлемом. В общем, та еще трапеза… Но мне она казалась вкуснее любой амброзии и нектаров. Да и вообще, вариант «Лукулл пирует у Лукулла» всегда предпочтительнее «Пира у Валтасара».

— Черт! Это еще что за приколы?

Нет, что язык мой враг я знаю, но чтоб уже и за мысли наказывали!.. И тем не менее вокруг происходило что-то непонятное и… неприятное. Воздух сгустился, став тяжелым, сырым и липким, как в преддверии шторма. Потемнело, словно и не полдень на дворе, а самый поздний вечер — вот-вот звезды покажутся. А усталость нахлынула такая, что не продохнуть.

Да, я реально вымотался. Ведь ни минуты покоя не было, начиная от сражения за Выселки. Сперва поход сквозь болото, потом — акция устрашения для гоблинов, ну и та обязательная культурная программа, что приготовила мне Мрачная роща.

Но все это, даже вместе взятое, не шло ни в какое сравнение с изнеможением, которое я сейчас ощущал. Оно парализовало не только натруженные мышцы, а навалилось так, что сердце отказывалось биться, а легкие — дышать.

Широко раскрытыми глазами я смотрел прямо перед собой, но даже не понимал, что именно вижу. Тьма наползала уверенно, нагло, и уже ничто не могло остановить ее. Еще один миг, еще один удар сердца — и я умру. Умру сидя, потому что у меня не оставалось сил даже на то, чтобы лечь.

И все-таки я завалился на бок, да так удачно, что распростерся поверх меча.

Должно быть, тот, кто перебросил меня в этот мир, хорошо знал свое дело и соответственно подготовился. Иначе я уже пару раз со стопроцентной гарантией сыграл бы в ящик.

Почти незаметное сияние, которое исходило от лозунга на клинке, окутало меня, словно тончайший кокон. Оно было невесомее самой легчайшей дымки, но даже этого хватило, чтоб мое сердце снова забилось, а грудь наполнилась воздухом.

Подчиняясь инстинкту, я набросил перевязь на шею и, опираясь на рогатину, как на посох, с трудом встал на ноги. Меня шатало, как хлипкое суденышко в самый беспощадный шторм, но я понимал, что оставаться на месте нельзя. Первый шаг был как в детской игре в «лилипутики», крохотный-крохотный. Второй — не многим больше…

«Так и коньки отбросить можно… — мелькнула первая осознанная мысль, после того, как я сподобился шагнуть и в третий раз. — Лежал бы у ручья, постепенно превращаясь в прах, как те гоблины. Если бы зверье не растащило по косточкам…»

При слове «прах» мое подсознание сделало стойку, как хороший охотничий пес, учуяв дичь.

«Прах… — повторил я мысленно. — Прах… Прах меня побери! Ну конечно же „Прах“! Ведь именно об этом заклятии упоминал Свист, когда рассказывал историю гибели своего отряда».

От такого открытия я едва не остановился. К счастью, хватило ума понять, что делать этого нельзя, надо двигаться дальше. Хоть ползком, но выбираться из этой тьмы. Причем только вперед. Потому что второй раз заставить себя пройти все эти испытания у меня может не хватить духу. Как у самоубийцы, которого в последний миг вытащили из петли, очень редко возникает желание «попытать счастья» вторично.

Значит, теперь по мне шарахнули еще, и из тяжелой артиллерии. Сработало самонаводящееся заклятие — и если бы не волшебный меч… Дальше можно не продолжать. Но есть во всех этих перипетиях и позитивный момент, сладкая сторона пилюли!.. Если узурпатор этой зоны не конченый параноик, то я только что прошел третий рубеж защиты и вырвался на оперативный простор.

Так что можно чуток и расслабиться. Главное сослепу не наскочить на какой-нибудь разъезд или секрет.

Из последних сил я сделал еще десяток шагов, и как только понял, что тьма осталась позади, как подкошенный рухнул на землю. В самом буквальном смысле грохнулся, даже шлем с головы слетел.

И что ни говорите, потерять сознание иной раз бывает даже приятно…

* * *

Он сидел возле старого сруба, прямо на не остывшей еще после жаркого лета земле. Сидел, закрыв глаза и опираясь спиной на объект «И-4» — так огражденный родник обозначался на набросанной мне впопыхах схеме — почти сливаясь с очарованием осени. При этом явно желая быть замеченным. Но привычка — пуще неволи. Навыки, вколоченные в подсознание вражескими снайперами, не только не пропьешь, но и никакими щелоками не вытравишь. Он и не пропил. В последнем нашем рейде прапорщик Шведир погиб совершенно трезвый. Из-за чужой оплошности. Впрочем, ту растяжку и он бы не заметил.

Если б у бабки выросли… усы, стала бы бабка дедом. Чего теперь уж?.. Это только в моих похождениях для жизни появилось сослагательное наклонение, а в прежнем мире все случалось без вариантов. Растяжку мы не заметили, Швед мертв, я — условно живой. Пока. А то, что сейчас он сидит передо мной и по обыкновению жует травинку, так это ж здорово! Жизнь полна неожиданностей, и наплевать, что так не бывает! Я сам подтверждение совершенно противоположного. Если я здесь, а не в реанимации или морге после аварии, то почему Шведиру нельзя?