Книга Тамерлан должен умереть - Луиза Уэлш

– Кит, – беззвучно произнесли его губы. Я никогда не видел его таким бледным. Казалось, что он нездоров. Забыв о развлечении, Блейз растолкал толпу и пошел ко мне, словно вдруг очнувшись от сна.

За его спиной лавочник требовал со старца деньги. Тот настаивал, что книга подарена ему самим автором. Спор пожилых педантов никого уже не интересовал, и толпа стала быстро редеть.

Блейз, не подозревая о спектакле у себя за спиной, неотрывно смотрел на меня.

– Я думал, ты пропал.

– Недалеко до того.

Он положил руку мне на плечо – первое дружелюбное прикосновение после той ночи в Скедбери. Я тоже поднял руку и коротко дотронулся до него. В его взгляде было понимание, страх и любовь, в которой я напрасно усомнился.

– Пожалуй, лучше, чтобы нас не видели вместе, – сказал я, вспомнив, что находиться рядом со мной опасно.

Блейз убрал руку:

– Может быть, но я рад, что ты пришел ко мне. Идем. В Лондоне полно мест, где мы будем наедине.

* * *

Мы шли сырой и тенистой аллеей, ведущей к кладбищенской часовне. Я знал, куда направляется Блейз – к Слепому Ворчуну, в его крохотный, тускло освещенный книжный магазинчик. Потеряв зрение, старик продолжал с успехом вести дела по памяти.

Ходили слухи, будто он прячет у себя в тайном месте золото, и все соглашались, что однажды его наверняка обчистят, но напротив – у старика редко пропадала хоть одна книга. Казалось, воры обходят его лавку стороной. Потолок был увешан колокольчиками, звенящими при каждом шаге по неверным половицам. На полу высились колонны книг, в которых хозяин легко ориентировался – чего не скажешь о посетителях. У Ворчуна был компаньон, умный пес Гектор – он приветствовал каждого входящего глухим рычанием, одновременно предупреждая о том, что ждет глупца, задумавшего побеспокоить его хозяина.

Пес и старик были талисманом книготорговцев – они олицетворяли собачью преданность и победу над временем. Собратья всегда приходили ему на выручку, хотя Блейз утверждал, будто они с собакой в сговоре и бесстыдно воруют лучшие книги прямо под невидящим взором хозяина. Мы вместе частенько навещали эту лавку и хорошо знали старика, но я сомневался, что это подходящее место для уединенного разговора. Я нагнулся к Блейзу и прошептал:

– У слепых острый слух.

– И рот на замке. – Ворчун устремил на нас свои бельма. – Идите в мою комнату и секретничайте там, ежели не хотите, чтобы я слышал.

– При всем уважении. – Блейз прикоснулся к его руке, и я заметил, что Гектор не подал голоса. – Есть вещи, которые лучше не слышать.

Старик вздохнул:

– И все же вы приносите их в мою лавку…

* * *

В задней комнате было темно и пахло плесенью, повсюду штабелями громоздились книги. Я споткнулся обо что-то в полумраке, и мой меч скользнул по шаткой колонне томов. Я выругался и остановил было ее падение ладонью. Еще секунду она простояла, колеблясь, а затем под хохот Блейза с грохотом рухнула, превратившись в бесформенную кучу книг. Раздался лай, а Ворчун заорал:

– Эй вы там, осторожнее! Все книги разобраны по порядку!

– Ничего страшного, – отозвался Блейз, – мы разложим заново, прежде чем уйти.

Из лавки донеслось ворчание, затем пес и старик успокоились, и мы остались в тишине.

Мы сели рядом на кровати, не касаясь друг друга – только раз Блейз притронулся к моей руке.

Я первым принялся выкладывать дурные вести. Рассказал о спешном вызове из дома Уолсингема, о допросе в Совете, неожиданном освобождении и о том, что узнал от тюремщика. Я умолчал лишь о последнем ужине в Скедбери, ведь того, что может привести тебя на виселицу, не стоит доверять даже самым близким друзьям. Блейз качал головой, в ужасе от услышанного. Но когда под конец я дошел до совета тюремщика бежать в Шотландию, он вдруг ободрился и, смеясь, сказал:

– Лучше уж виселица, чем эта жалкая страна.

Я оборвал его:

– Может дойти и до этого.

Он извинился, все еще продолжая посмеиваться, а к извинениям прибавил следующее:

– Я оставался в Лондоне все время, пока тебя не было. Из-за Чумы все так дрожали за свои жизни, что скоро мы стали подшучивать над самой Смертью. Мы собирались веселой компанией и пили за нее каждый вечер. Я так и не встретил ее, но многим из моих собутыльников старуха нанесла визит. Я приучился насмехаться над ней и до сих пор не отвык.

Видно, он готов был пуститься в свои чумные байки, но у меня не было времени выслушивать перечень погибших и чудом спасшихся. Тот урожай был собран, тогда как надо мной серп только занесен. Я прервал его:

– Воспоминания потом. Мне нужно разобраться в том, что происходит. Кто, по-твоему, мог написать этот пасквиль?

Блейз поднял на меня свои карие глаза и вздохнул. Уперев локти в тощие колени, он подался вперед, обхватил руками голову и уставился в пол. Темная шевелюра скрыла от меня его лицо. Он начал рассказывать:

– О тебе зашептались сразу, как только листок появился на двери Голландской церкви. Многие считали тебя героем. Ты знаешь, как это бывает во время мора. Как раз тогда прошел слух, будто Чума не просачивается из-под земли, как болотный газ, и не витает в воздухе, как споры, но ее выпускает на улицы пришлая рука. Твое имя вполголоса произносили в каждой таверне и на каждом углу.

Мне стало трудно дышать. Шпионы Королевы повсюду, и уличная болтовня может быстро привести в застенок.

– И тебе не пришло в голову послать за мной?

Блейз помотал головой:

– Я хотел дать тебе знать, но это оказалось не так-то просто. У меня не было денег, не было лошади – как и у всех, кто меня окружал.

– Ты мог занять денег, украсть лошадь. Я бы сделал это для тебя.

Разогнувшись, он взглянул мне в глаза:

– Ты оставил меня в городе, зараженном Чумой, ожидать смерти в любую минуту, а сам отдыхал в безопасности и уюте. – Голос его задрожал. – Тебе не пришло в голову, что, вернувшись, ты мог найти меня в какой-нибудь безвестной канаве? Каждое утро я просыпался под звон колокола на повозке гробовщика. Они ездили по всему городу, собирая горы трупов. Ты бы видел ту поклажу. Мужчины и женщины друг на друге, старики обнимают молодых в таких позах, что при жизни могли бы стоить им доброго имени. С достойных дам, охранявших свою честь, как скупец золото, сорваны одежды, их плоть обнажена всему миру напоказ. И дети, накануне радовавшие своих родителей, кое-как впихнуты меж остальных. Возницы были пьяны, как и я, с утра до ночи.

Слова Блейза жалили больно, но я стряхнул их с себя.

– От этих испытаний я не мог бы тебя спасти. Уолсингем считает меня превосходным слугой, но вряд ли он дал бы мне отпуск, чтобы я привез себе свиту.

– О да, компания только помешала бы его удовольствию.