Книга Шестой грех. Меня зовут Джейн - Анна Данилова

Вот уж действительно, от безделья люди могут напридумывать себе бог знает что! Еще недавно я подозревала (с подачи беспокойной, озабоченной Людмилы) Аннету в какой-то там корысти, или в желании отбить у меня Нестора, или в намерении хотя бы сделаться его любовницей; сейчас же я превратила ее в шпионку, в подлую предательницу, исполняющую роль моей подруги. Это ли не гадко?

А вдруг все же, продолжала раздумывать я, Людмила права и я элементарно не даю себе труда задуматься о простых, казалось бы, вещах и явлениях, происходящих в моей жизни? Вышла замуж, можно сказать, за первого встречного (конечно, он таковым не являлся, но что я о нем тогда знала, помимо того, что он богат, относится ко мне с нежностью и хочет жить со мной?), и теперь живу, выполняя определенные условия нашего сосуществования, и даже внушаю себе, что счастлива. Хотя разве о такой супружеской жизни я мечтала? Мне всегда хотелось иметь мужа, который был бы мне близок, с которым я могла бы без всякого напряжения разговаривать на любые темы; который любил бы меня так же сильно, как и я его; и чтобы он спешил домой, скучал по мне, радовался бы, увидев меня… Я мечтала о нормальном любящем муже. А вместо этого получила холодноватого красавца с огромными счетами в швейцарских банках. Если положить на одну чашу весов взаимную любовь, а на другую — моего красивого и богатого (и, можно сказать, почти чужого) мужа, то… То что? Разве быть замужем за бедным, но зато веселым и любящим парнем лучше того положения, которое я сейчас занимаю? И не изменятся ли мои чувства к нему, неудачнику, когда нам нечем будет оплачивать комнату, когда не найдется денег на нормальную еду и на самый элементарный уют? Разве не усомнюсь я в его умственных способностях? И не начну ли принимать его веселость за идиотизм и легкомыслие бездельника? А его неуемную страсть ко мне я и вовсе припишу к проявлениям животных инстинктов…

Нет уж, только не бедность! Это все я уже благополучно пережила и не хочу возвращаться обратно в свое прошлое. Пусть Нестор ведет себя по отношению ко мне так, как ведет. Пусть ничего не рассказывает о своей работе, о своих проблемах, желаниях. Пусть! Но относится-то он ко мне хорошо, не скупится, заботится обо мне, да и вообще, если бы не Людмила, то я воспринимала бы наш брак как вполне счастливый. К тому же его никто не заставлял жениться на мне, это было его собственное желание. И это он первый сказал мне о том, что любит меня. Что он хочет иметь семью, детей. Правда, дети пока что не получались. Мы оба прошли обследование, и нам сказали, что мы оба здоровы и рано или поздно у нас непременно будут дети. Словом, успокоили. Хотя это я здорова, я это знаю, а вот что касается Нестора, то врачи — по его желанию — могли и умолчать об унизительном для мужчины факте — о невозможности иметь детей.

Говорят, женщины чувствуют, когда им изменяет муж. Не уверена! Во всяком случае, я никогда ничего не чувствовала, хотя могла бы предположить, что его длительные отлучки из дома вызваны именно наличием у него любовницы. Нестор был ласковым и сильным мужчиной, и в сексуальном плане у него было все в полном порядке. Он никогда не засыпал раньше меня, ссылаясь на усталость, как это бывает у других супружеских пар. Никогда не уклонялся от исполнения своего супружеского долга. Да что там — долга! Не думаю, чтобы он воспринимал любовь как долг. Вот и выходило, что отношения наши с Нестором были вполне нормальными, даже теплыми, и, вполне возможно, он и не изменял мне вовсе. Но все равно чего-то очень важного, того, что не давало мне покоя, мне не хватало. Какие-то тайны, недомолвки, нежелание приблизить меня к своей внутренней жизни и позволить мне войти в свой мир, как он позволил мне войти в свой дом, — все это отравляло наш брак. Во всяком случае, я это ощущала.

Я готовила ужин, когда приехала Аннета. Она давно уже не предупреждала меня заранее о своих визитах, считая, вероятно, что я должна радоваться ее появлению в нашем доме в любое время суток.

Вот! Вот что сделала Людмила, посеяв в моей и без того мнительной натуре семя сомнения. Если раньше я искренне радовалась приезду Аннеты, то теперь я начинала воспринимать все, что было с нею связано, с большим недоверием. В запасе у меня уже имелся целый список критических комментариев к ее будущим поступкам и действиям.

— Привет, дорогая! — Аннета уверенным шагом вошла в кухню, где я жарила рыбу, приблизилась ко мне и потерлась щекой о мою щеку. Поздоровались! С чего она взяла, что мне нравится этот ее фальшивый жест и запах ее пудры?

— Привет, Аннета. — И, чтобы не казаться уж совсем невежливой и, не дай бог, она не заметила бы моего к ней охлаждения, я спросила: — Как дела?

— Нормально, — так же нейтрально ответила Аннета.

Она была в сером кашемировом костюме, непонятного какого-то бордово-черного цвета, волосы ее пышной шапкой лежали на голове, ее кроваво-красные губы расплывались при каждом удобном случае в улыбке. Вампирша! Шпионка! Зачем она приехала ко мне?

— Ну как? Купила себе Рахманинова?

— Да, — рассеянно ответила я, переворачивая на раскаленной сковородке прожаренную до оранжевой корочки форель. — Купила. И Рахманинова, и Скрябина, и Второй концерт для фортепьяно с оркестром Шопена, тот, о котором мы с тобой говорили. Но диска с Алленом Реем я так и не нашла. И в интернет-магазинах искала — его там тоже нет.

— Говорю же, он еще молодой, он только начинает. Но вот увидишь, скоро повсюду появятся диски с его концертами.

— Я купила записи концертов Эмиля Гилельса, Николая Петрова, Дениса Мацуева.

Мне почему-то не хотелось больше говорить с Аннетой о моем увлечении фортепьянной музыкой. Во-первых, я не забыла выражения лица Людмилы, которой я попыталась объяснить, как на меня стала действовать музыка, — ничего, кроме иронии и презрения, моя откровенность у нее не вызвала. Да и Аннета, решила я, поддерживает эту тему и мое увлечение музыкой, скорее всего, просто из вежливости. В конце концов, это входит в круг ее обязанностей. «Все лучше — музыка и почти виртуальный, во всяком случае недосягаемый для Таечки, Аллен Рей, — я уже почти слышала, как она докладывает об этом с ухмылкой Нестору, — чем увлечение каким-нибудь реальным, ищущим, как бы поживиться за чужой счет, молодым мужиком. Чем бы дитя ни тешилось…»

— Знаешь, а меня что-то потянуло на акварель. Накупила красок. Сижу у себя в студии, тепло, хорошо, за окном снег и дождь, а у меня на бумаге оживают желтые подсолнухи, ромашки, красные маки… Это просто чудо какое-то! — Аннета разве что не захлопала в ладоши в каком-то истерическом восторге.

Я готова была поспорить, что никаких подсолнухов и уж тем более маков вовсе она не рисовала. Так просто болтала об этом, чтобы поддержать разговор. Чтобы я не чувствовала себя белой вороной на фоне деловой, практичной (как и все окружение Нестора) Аннеты.

— А что Нестор? Не звонил? — спросила она как бы вскользь, расставляя на столе салатники, куда собиралась разложить маринованные овощи. Вымоченная в рассоле капуста со специями — вот куда она сейчас запустила свои тонкие пальцы.

— Звонил. Сказал, что будет к ужину, — скучным голосом ответила я. Мне показалось, что в дверях возник силуэт моей недоверчивой соседки Людмилы — собственной персоной. Она делала мне какие-то знаки, вероятно, хотела меня о чем-то предупредить, но я лишь пожала плечами. Что я могла сделать?