Книга Шкатулка сновидений - Дэвид Мэдсен

— В большинстве своем — ужасные, отвратительные вещи. Чтобы обострять удовольствие, продлевать момент наслаждения, чтобы предотвращать зачатие, причинять легкую боль, устройства для облегчения введения, для ненормального увеличения длины и утолщения…

— О! — вскричал доктор Фрейд. — Мне бы очень хотелось взглянуть на них!

Лицо Малковича приобрело необычный багровый оттенок.

— В Центральном бюро есть отдельная комната, где хранятся такие забытые или выброшенные приспособления. Они выставлены в стеклянных ящиках, в том виде, в каком их нашли уборщики из ночной смены, некоторые по-прежнему испачканы и покрыты липкими, отвратительными веществами. Женский персонал в эту комнату, естественно, не пускают, а мужчинам моложе двадцати одного разрешается осматривать экспонаты только в присутствии квалифицированного врача. Это зрелище, знаете ли, может потрясти их неокрепшие юные умы.

— А не могли бы вы устроить для меня частную экскурсию? — спросил у Малковича доктор Фрейд.

— Святые угодники! — воскликнул я. — У нас есть гораздо более насущные проблемы!

Старый джентльмен обернулся ко мне и кивнул. Затем произнес:

— Действительно, есть. Быть может, начнем с того, что вы будете столь любезны сообщить нам ваше полное имя, и мы в первую очередь поищем его в списках населения?

— Я же сказал вам, — неловко пробормотал я, — что не помню. Я забыл! Я не знаю, кто я такой! Разве это не ужасно?

— В самом деле, ужасно, для всех нас. Тут снова вмешался Малкович:

— А почему бы вам не загипнотизировать его, доктор?

— Знаете что, Малкович, думаю, это прекрасная идея! — отозвался доктор Фрейд, и Малкович тут же напыжился от важности, точно надутый, эгоистичный индюк.

— У вас есть какие-нибудь возражения, молодой человек?

— Да, и предостаточно, — ответил я. — Однако, судя по всему, у меня нет выбора.

Доктор Фрейд полез в карман своего внушительного пальто.

— Тогда давайте начнем.

Он вытащил золотые карманные часы на короткой золотой цепочке и поднял их перед моим лицом. Затем доктор начал медленно покачивать ими: слева направо, потом обратно.

— Расслабьтесь и слушайте мой голос, — произнес он неожиданно густым и низким голосом. Очевидно, это был его профессиональный голос, для нервных пациентов и больных с быстрыми перепадами настроения.

— Это не займет много времени, — продолжал он. — Скоро вы почувствуете себя сонным…

— А разве можно загипнотизировать человека во сне? — спросил я.

— Конечно, если гипнотизер тоже спит. Хватит вопросов. Т-с-с… Т-с-с… Просто слушайте мой голос. Слушайте… только… мой … голос… голос-с-с-с…

Последнее, что я запомнил — устремленный на меня мрачный взгляд Малковича.

— Не воображай, что я забыл, — прошептал он.

— Забыл что? — пробормотал я, мгновенно вспомнив о семи годах в государственной тюрьме.

— Что ты назвал меня жирным.

Я хотел возразить, но смутные руки дремоты уже подхватили меня в свои объятья и унесли далеко-далеко.

2

Следующее, что я услышал, помню, были голоса, осторожно шепчущие голоса, явно принадлежащие доктору Фрейду и Малковичу, но искаженные какими-то загадочными модуляциями.

Доктор Фрейд: Он ничего не узнает. Откуда ему узнать? Он в трансе. А с человеком в трансе можно делать все, что угодно.

Малкович: Так ведь непременно останутся следы, доктор! Или, быть может, пятна?

Доктор Фрейд: Я такого не припомню, а у меня богатейший опыт… стороннего наблюдателя, конечно же.

Малкович: Я неплохо сложен, доктор.

Доктор Фрейд: Тем лучше, Малкович! Я совершенно уверен, что последствия первичной травмы, приведшей к полной амнезии, можно в определенной степени устранить с помощью повторной травмы. Подобное лечит подобное, вот главное правило.

Малкович: Боже мой, доктор, вас называют гением — и не без оснований!

В эту секунду грандиозным усилием воли я вытащил себя на поверхность глубокого гипнотического сна, в котором пребывал, и, словно человек, попавший из сырой, темной шахты на яркий свет, не сразу осознал, что надо мной простирается черное звездное небо, а вокруг мягко падает снег. Но зачем мы вышли из поезда? И куда делся сам поезд?

— А! — недовольно воскликнул доктор Фрейд. — Значит, наш юный друг проснулся!

Я потряс головой. Я дрожал. Внезапно мне стало очень холодно. Тут я понял, что стою, опираясь на Малковича, и мои ноги утопают в хрустящей, рассыпчатой снежной пыли. Влажное, жаркое дыхание кондуктора плавило мой затылок.

— Не бойтесь, — подозрительно заботливо произнес он, — вы не упадете. Я держу вас.

— Я и не собираюсь падать, — ответил я. — Отцепитесь от меня!

— С молодежью всегда так, — пожаловался Малкович доктору Фрейду. — Никакого чувства благодарности!

Затем он слегка шлепнул рукой по моим ягодицам, и я услышал отчетливый смешок. Прикосновение показалось мне странным. И тут, к величайшему своему ужасу, я заметил, что, хотя кондуктор и доктор были тепло одеты в этой холодной ночи, я же щеголял в одной темной куртке — моей ли? — и узких, маленьких трусах.

— Я совсем голый! — воскликнул я.

— Ну-ну, не надо преувеличивать, — прокомментировал доктор. — Вы вовсе не голый, вы просто полуобнажены снизу до пояса.

— Но почему? Что случилось с моими брюками?

Я повернулся к Малковичу и медленно, с обвиняющей ноткой в голосе спросил:

— Что вы с ними сделали?

Без сомнения, если кто-нибудь и сотворил что-то дурное с моими брюками, это был Малкович.

— Друг мой, с ними ничего не случилось, — вмешался доктор Фрейд. — На вас их просто не было.

— Что?

— Насколько я помню, их не было.

— Я вам не верю!

— Уверяю вас, это чистая правда!

— Вы не можете обвинять доктора Фрейда во лжи, — угрожающе сказал Малкович. — И нечего так подозрительно на меня смотреть, ты, юный извращенец!

— Я не извращенец…

— Да ну? А как еще можно назвать человека, который разъезжает в общественном транспорте без штанов?

— Тут Малкович абсолютно прав, — заметил доктор Фрейд.

— Послушайте, — запротестовал я, почувствовав, как холод буквально сдавил меня со всех сторон. — Я же замерзну насмерть!

Малкович с любопытством оглядел меня, потом произнес:

— Кожаные ботинки — и узенькие трусики, вот это да! По-моему, ты весьма забавен!

Он был прав: на моих ногах действительно красовались кожаные ботинки, только вряд ли они принадлежали мне. Или нет? Быть может, я всегда носил такие ботинки?