Книга Откровения людоеда - Дэвид Мэдсен

— Ты не можешь этого знать, — сказал я с большим достоинством.

— Нет, могу, и я знаю. Конечно, я знаю. Не думай, что я не убиваюсь по ней до сих пор, Орландо. Я тоже ее потерял, разве нет?

Рука зловеще соскользнула, словно скачущая инопланетная штука, вокруг моей грудной клетки. Я задрожал.

— Я пытаюсь принять ванну.

— А я пытаюсь рассказать тебе о твоей матери, Орландо.

— Слишком поздно для этого, — сказал я.

Он посмотрел на меня свысока и улыбнулся. Это было тошнотворно.

— Это никогда не поздно, — ответил он, словно убеждая восьмидесятилетнего старика пойти на курсы вождения или пойти на вечерние занятия по гончарному делу.

— Тогда что же ты хочешь сказать?

— Нечто, что должен был давно тебе сказать, если бы она позволила.

— Позволила? Что ты имеешь в виду?

Отец коротко, как бы извиняясь, кашлянул.

— Ты и я — ну, — у нас с тобой никогда не было настоящего мужского разговора, разве нет? Мы ведь никогда не садились вместе и по-настоящему не говорили о разных вещах?

— Нет.

— Как подобает отцу и сыну, Орландо.

— А им подобает?

— Ты никогда этим не интересовался, осмелюсь заметить.

— Ты прав, не интересовался.

Он вздохнул, и его рука на моей груди начала совершать медленные, кругообразные движения.

— Не надо все усложнять, Орландо, мне и так непросто, пожалуйста. Это просто — ну, — просто то, что ты хотел знать, и теперь, я думаю, ты готов к этому. Бог свидетель, я никогда не хотел утаивать это от тебя! Но что я мог сделать? Мы часто обсуждали это с твоей матерью, хотя она всегда была непреклонна и считала, что тебе не стоит ничего рассказывать, пока она жива. «Он еще просто ребенок, — говорила она. — Как можно ожидать от ребенка понимания?» Так что я позволял ей настаивать на своем, и мы ничего тебе не говорили. Кроме того, мы часто размышляли, есть ли у тебя право знать. Даже мать имеет право на свои собственные тайны, Орландо…

— Между нами не было никаких секретов! — воскликнул я, и мыло выскользнуло из моих рук, с тихим всплеском упав в воду сквозь пену, которую я собрал между своих ног; я посмотрел вниз в дырку и увидел свой сморщенный пенис, вяло качающийся под водой.

— Ах, но они были, — ответил отец. — Ну, по крайней мере, один, во всяком случае. Большая тайна, позор всей жизни твоей бедной матери, и — в конце концов — ее смерти. О, Орландо, не стоит ненавидеть меня за то, что я собираюсь рассказать тебе! Не презирай меня за то, что я открываю тебе правду, ты ведь так часто просил меня об этом.

«Яуже презираю тебя», — подумал я.

— Поверь мне, для меня это тяжело! Я любил эту женщину до безумия, но что я мог сделать? Как я могу изменить факты, чтобы сделать их более приятными, чем они есть? Этого я сделать не могу. Раз уж тебе следует узнать, ты узнаешь, но никогда не думай, будто бы я не хотел, чтобы все было по-другому; я бы отдал всс на свете за то, чтобы у меня была возможность рассказать тебе другую историю, но это невозможно.

К этому моменту я уже был основательно напуган, и совершенно не мог помешать отцу продолжать — я знал, что он будет продолжать, знал, что это будет отвратительно, но я не мог остановить его; хотя, на самом деле, я и не хотел. Дрожа, я сел в прохладной воде; он взгромоздился на бортик ванной, и все это время его рука медленно опускалась все ниже и ниже, подползая к складкам на моем

животе, словно омерзительное многоногое гигантское насекомое.

— Твоя мать, — прошептал он дрогнувшим голосом, — болела на протяжении нескольких лет, Орландо.

Ты врешь! Я хотел закричать, но не мог даже открыть рот.

— Да, на протяжении нескольких лет. Она была больна, когда я женился на ней. Вот почему она — ну, — почему она посвятила себя мне, понимаешь, потому что я женился на ней, несмотря ни на что, вопреки всему. О, она говорила мне; я имею в виду, она никогда не пыталась скрыть от меня это, так ведь? Я бы все выяснил, рано или поздно — то есть, учитывая природу болезни. Но я любил ее — о, я по-настоящему ее любил! — и она была весьма признательна мне за мое предложение, а после многих лет жизни, если ты на самом деле работаешь над этим, признательность превращается в любовь. Вот что тебе всегда следует помнить, Орландо. Вопреки советам всех этих врачей-сексопатологов с титулами напротив их имен, тебе не следует начинать отношения со страсти или взрыва чувств, или неконтролируемого желания — поскольку они рано или поздно сожгут сами себя, поверь мне. То, что было у твоей матери и у меня, гораздо прекраснее и более прочно: настоящее уважение друг к другу, глубокие чувства и долгое, изысканное совместное путешествие во вселенную любви. Кто бы мог просить о большем? Несколько лет назад я говорил тебе, что был девственником, когда женился на ней, и это правда — она была первой женщиной, с которой я был.

Все еще дрожа, я крепко зажмурился.

— Конечно, твоя мать делала это с дюжинами мужчин.

Тогда я закричал — или, по крайней мере, я думал, что закричал, но когда мучительный, истощающий мускульный спазм исчерпал себя, я осознал, что ни одного звука не слетело с моих губ.

— На самом деле это не удивительно, если принять во внимание профессию, которой она себя посвятила. Актрисы пользуются дурной славой из-за своего легкого поведения, из-за своей доступности. И видит Бог, твоя мать была в высшей степени и в полном смысле этого слова доступна. Естественно, это помогало ее карьере; бна не была такой уж талантливой, как ты это называешь, но ее брали на более мелкие роли. Единственная вещь, которую ей приходилось делать — много прыгать из одной кровати в другую, чтобы получить эти роли: режиссеры, продюсеры, рабочие сцены, ведущие актеры (даже ведущая актриса в одном конкретном случае), электрики — этого у нее было в изобилии.

Вне света рамп течет одинокая жизнь, она сама мне это говорила. Девушка думает о мужчинах чуть больше, чем могла бы в другой ситуации, находясь за бортом жизни, ночь за ночью, возвращаясь в холод и темноту своей берлоги после вечернего представления. Переезжая с места на место без чьей-либо помощи — никакого постоянства, никакого ощущения устойчивости, никакого — ну, хорошо, — никакого дома. Твоя мать говорила мне, что она всегда думала о доме и о муже, о семье; но, как говорится, шоу должно продолжаться, и у нее просто не было времени на что-либо в таком духе. Я полагаю, что постельные романы на одну ночь были своего рода вознаграждением.

Некий аристократ заразил ее сифилисом — она была почти уверена в этом, хотя у нее было так мнсго партнеров, что она не могла быть абсолютно уверенной. Герцог Манчестерский, рассказывала она мне…

Казалось, я будто бы разразился смехом и взорвался одновременно. Я выскочил из ванной, разбрызгивая повсюду каскады воды и пены, и набросился на отца со всей свирепостью дикого чудовища, царапаясь, ударяя и лягая его. Хотя я, безусловно, застал его врасплох, он дал жестокий отпор, и мы вместе упали, с грохотом ударившись о кафельную стену (бирюзовые дельфины в тусклых зеленоватых брызгах морской воды); я слышал, как ударилась его голова.