Книга Серый Ангел - Олег Маркеев

В том, что Мещеряков относится к гонимому толпой и привечаемому князьями племени алхимиков, Салин не сомневался. Он готов был потратить толику секретных фондов Организации, пусть Мещеряков накупит себе драконьих яиц, лапок летучих мышей, рук висельников и самых современных приборов, лишь бы им первым в руки попало оружие, от которого пока не придумали защиты и следов применения которого не найдешь, сколько ни ищи.

А в том, что страна катится к гражданской войне, он ни на секунду не сомневался. Давно уже закопали у Кремлевской стены дряхлого генсека, прошамкавшего по бумажке: «Хочешь мира, борись за мир». Нет, золотой век Империи кончился. Настали новые времена, и в них, как встарь, металлом звенело «para pasem, para bellum» — «хочешь мира, готовься к войне».

В кабинетике повисла та особенная, вязкая тишина, что предшествует заключению сделки. Позиции выяснены, ставки определены, осталось только посмотреть друг другу в глаза и пожать руки. Салин всегда наслаждался этими мгновениями перед агреманом[2], от которого ни одна сторона уже никогда не открестится.

Но, очевидно, в натуре Мещерякова было все портить. Паузу он использовал, чтобы сосредоточенно разглядывать Решетникова. А тот сидел и сопел, как медведь в клетке, на которого уставился осел. И по вислому уху не дать, и попросить не таращиться — не поймет.

И вдруг Мещеряков выдохнул с облегчением, будто решил какую-то важную задачку, и выдал: — Вот вы, Павел Степанович, относитесь к натурам сомневающимся. Весь разговор, я чувствовал, вы балансировали между легкой иронией и глубоким сарказмом. Между тем вы не будете отрицать, что иной раз следует хлопнуть себя по ушам, чтобы все пришло в норму. Так?

Салина удивили слова Мещерякова, но реакция друга и соратника показалась еще более странной. Лицо Решетникова залилось краской, сначала красной, потом бордовой. Он тяжко засопел, хотел что-то сказать, очевидно, резкое, но, смутившись, опустил взгляд.

Старые львы

Решетников насадил на вилку кусок шашлыка, обмакнул в соус, отправил в рот и уже с набитым ртом пробурчал:

— Надо было Дедалу еще тогда крылышки подрезать, зря я тебя послушал.

Салин понял, что они оба вспоминали один и тот же эпизод из многолетнего сотрудничества с Мещеряковым. Отставил пустой стаканчик и спросил:

— Дружище, а чем он тебя так разозлил? Колись уж, дело давнее.

Решетников замычал, покачивая головой, при этом пытался прожевать мясо. «Совсем как медведь, которого досадливые осы отрывают от трапезы», — с улыбкой подумал Салин.

— Да черт с ним, дело действительно давнее. — Решетников промокнул губы салфеткой. — Не застольная тема, предупреждаю.

— Не важно. — Салин демонстративно принялся за еду.

— Я пацаном еще был, лет четырнадцать, когда отец нас в Германию вызвал. Лето сорок пятого. Красота! Раскатали наши пол-Европы танками, но после родных широт все раем казалось. Главное, еды навалом. Отец в военной администрации служил. Личный «хорьх» и все такое. Однажды поехали к коменданту соседнего городка победу обмывать по которому разу. На обратном пути всех растрясло, встали проветриться и отлить. Вот так. — Он провел пальцем линию по столу. — Впереди джип с охраной, наш «хорьх», за ним полуторка с трофейным барахлом, подарок от коменданта. Мужики прямо над кюветом устроились, а мне как-то неловко стало. Перебрался через канаву и на опушке лесочка устроился. Только штаны снял, как за мной валежник хрустнул. Там за спиной пригорочек небольшой был. Оглядываюсь, а там немчонок стоит. Мой ровесник. Вылитый Ганс: белобрысый, весь в веснушках. Мне отец на заказ форму военную сшил, щегольская такая, офицерского сукна. Не форма, а костюм от Версаче. На Гансике тоже форма была, только полевая, ношеная. И тонкая маскировочная куртка поверх, штопаная-перештопаная. Глянул он на меня с презрением таким, даже губы вывернул. И вдруг кладет на плечо фаустпатрон[3]. Я даже охнуть не успел… Как бахнет над самым ухом. А потом — взрыв. Снес, шельмец, наш «хорьх» с дороги. И очередью из «шмайссера» добавил. Мужики бывалые оказались, быстро в себя пришли и давай шмалять по лесу из всех стволов. Я, как был с голым задом, кувырком за ближайший бугорок и молился, чтобы свои не зацепили. Погнались наши за тем гаденышем, а он все, как взрослый, устроил. Первые трое, что на тропу выскочили, на растяжке подорвались. Такие дела… В общем, затравили Гансика. Он огрызался до последнего патрона. А потом заорал на весь лес, я сам слышал: «Шварцкорп!.. Нихт капитулирен»! Солдаты СС не сдаются, так понимать надо. Голосок такой писклявый… И грудью на кинжал упал. Вот так.

— Однако. — Салин покачал головой.

— Потом выяснили: недалеко юнкерская школа СС была. Всех, подзатыльники раздав, наши по домам разогнали. А этот гаденыш решил в войну играть до конца и в Валгаллу попасть.

— «Лебесборн СС»[4]? — уточнил Салин.

— Они самые. — Решетников кивнул. — Пионеры-герои, твою богодушу…

Помолчали, делая вид, что сосредоточились на еде. Салин ждал, предоставляя другу право самому, если захочет, закончить рассказ.

Решетников разлил вино по стаканчикам. На этот раз до краев.

— Батя всю войну прошел без ранений, а в тот раз зацепило крепко. С полгода в госпитале провалялся. Ну а у меня от шока, что ли, запоры начались. Каждый раз как гайку, прости за натурализм, из себя выдавливал. Пока военврач знакомый не подсказал клин клином вышибать. В общем, садишься на толчок и со всей силы хлопаешь себя по ушам.

— И помогло? — удивился Салин.

— Как видишь, до сих пор жив. — Решетников грустно улыбнулся. — Только как об этом Мещеряков узнал, ума не приложу. Даже моя благоверная не знала. И что интересно: после того разговора все как рукой сняло. Не смотри так, я сам до сих пор удивляюсь.

Решетников чокнулся со стоящим на столе стаканчиком Салина.

— Выпьем, Виктор Николаевич. Теперь — за нас.

— И наши дела, — добавил Салин, поднимая стакан.

Перед тем как перейти к делам, прожевали и проглотили по куску сочного мяса, запили глотком вина.

— Дела наши плохи, Виктор Николаевич.

Решетников кивком подозвал Владислава. Тот все время сидел в сторонке безучастно, как воспитанный доберман, чутко осматривая окрестности. С готовностью вскочил и подошел к столику.