Книга Жесткая посадка - Михаил Кречмар

Кроме того, будучи в не очень далёком прошлом сотрудником рядового российского НИИ, я хорошо себе представлял, какую ценность для подобного человека имеют пресловутые полторы–две тысячи долларов, отпущенные ему «на науку» каким-нибудь западным фондом. И поручать израсходовать их человеку, образование которого заключалось в чтении «Elle» и «Vogue», выглядело достаточно бессмысленно.

Короче, этого неизвестного мне человека мне стало с самого начала жалко.

Кира появилась на следующий день, зябко кутаясь в шубку из норковых лапок, и с робкой агрессивностью попыталась выяснить, почему мы вчера «нахамили» её подруге. Я высказал свои резоны, подчеркнув, что, со слов её же подруги, компьютер предполагался для какой-то работы вполне трудящемуся человеку, но сама подруга впечатления такого трудящегося человека не производила. Попутно я поинтересовался, почему она пришла к нам сама, раз уж, по словам Алины, мы оказались такими хамами.

– Просто я живу совсем напротив, и если что-то в нём сломается, мне будет легко его починить, – сказало это субтильное существо с острым воробьиным носиком и огромными серыми глазами, занимавшими, кажется, не половину лица, а две его трети. – И ещё, Алина сказала, что хоть ваш персонал несколько хамоват, но вы производите впечатление честного человека.

Возможно, инженер человеческих душ Алина и обладала замечательной способностью читать в сердцах людей, но я бы именно на это её свойство особо не полагался.

– Возможно, нам будет проще, если мы будем точнее знать, зачем вам нужна эта «шайтан-машина». Ведь сейчас она для вас выглядит именно так – у вас укладывается в голове обстоятельство, что в этом процессоре, размером со спичечный коробок, умещается три миллиона транзисторов? Итак, пройдёмте ко мне в кабинет, и вы расскажете мне, чем вы занимаетесь, – заворожённо глядя в её глаза, заговорил я. Прикрываться от этого беззащитного, и оттого обезоруживающего взгляда своей обычной иронией стало поздно. «Благородный дон поражён в пятку». В конце концов, таинственным «нечто» оказался как раз не компьютер…

Выглядели мы довольно контрастно, что Кире очень нравилось: она, с её метром пятьюдесятью пятью, выглядела особенно хрупко по сравнению со мной. А меня мои донские предки отнюдь не обидели ни ростом, ни шевелюрой. До двух метров мне не хватало шести сэмэ, а тёмные густые волосы я по привычке вольнолюбивых девяностых завязывал в конский хвост.

Родители Киры, академические учёные люди, наблюдали за нашим романом с некоторой долей предвзятости. Ещё бы – они были солью земли, бессребрениками, положившими всю свою жизнь на алтарь науки, изучая германские и славянские языки. Конечно, их дочери не было чуждо увлечение внешней стороной вещей, и сказалось это даже в её работе – ну какой же специалист будет выбирать объект своей специализации так далеко от всех его источников, сконцентрированных в Великобритании и во Франции? Родителям не приходило в голову, что лингвистические штудии Киры выросли из увлечения Толкиеном и Желязны, и что глянцевые женские журналы она читает, мягко говоря, с не меньшим удовольствием, чем литературу по специальности. Я же со своим вполне средней руки компьютерным салоном казался им законченным буржуем.

Возможно, я казался таким и самой Кире. Я называл её «сверхпереучившейся толкиенисткой», а она меня – «елизаветинским купцом».

– Каждый купец нашего времени в душе – пират. Он в любую минуту готов закрыть на лопату свою лавку и выйти в море на «Золотой Лани».

– Угу, – подзаводил её я, – вон у Алинки приятель пират даже не в душе, а в жизни. Пират типа бандит.

– Ну и что, – не сдавалась Кира. – всё равно это хорошо! Он хочет сделать что-то, что вырывает его из этого социалистического заповедника – ведь в нём до сих пор живёт две трети страны! Гарантированные зарплаты, карьера, пенсия – при полном нежелании что-то сделать самому. А люди уходят в бизнес, в бандиты, в сказку, в конце концов! Ведь и бизнес и бандиты становятся сказкой. А я – так уж тебе повезло – профессиональная сказочница.

– Не сказочница, а изучательница сказок, – назидательно сказал я.

– Ну да… Изучательница… Но ведь для того, чтобы их складывать, их сперва надо изучать.

– Да вряд ли. Изучать – это мания современной эпохи. Никакие гомеры сказок не изучали.

– Да что ты можешь знать про гомеров? Всё это было две с половиной тысячи лет назад!

– Не могу, – согласился я. – Но и ты не можешь. Именно потому, что это было две с половиной тысячи лет назад. Вот у нас приватизация всея Руси прошла – десять лет едва минуло, а уже ничего не понятно. И тем не менее ты, изучательница сказок, продолжаешь считать нашу авантюру с самолётом «зыбким делом»?

– Ну, видишь, – немного смутилась Кира, – ваш самолёт – он ведь из прошлого. Такого прошлого, в котором ни тебя, ни меня не было. А значит, он мне, женщине, кажется намного более нереальным, чем жизнь какой-нибудь Кайли Миноуг, о которой я читаю в Cosmopolitan. И уж тем более булочная на нашем перекрёстке.

– Вывоз этого самолёта, если всё сходится, даёт тысячи процентов прибыли. Любой бизнес с такой прибылью является бизнесом не просто повышенного – сверхвысокого риска.

– Ну я же говорю – пират! Как я тебя люблю! – И она вытянулась всем своим невеликим росточком, пытаясь найти мои губы.

«Всё равно это хорошо», – продолжала говорить Кира при каждом удобном случае. Вот такая она была…

Игорь Ухонин, он же – Ух

С Серёгиным гением аэронавтики мы встретились у него в офисе. Эта была пристройка к обычной многоэтажке, о четырёх комнатах, с ведущей вверх лестницей, которую охранял инвалид-афганец. Судя по всему, офис служил Ухонину и жильём.

Игорь Ухонин оказался очень моложавым человеком среднего возраста – это потом я узнал, что ему около пятидесяти, с крепко сбитой поджарой спортивной фигурой. Судя по всему, относительно недавно волосы у него были рыжие, однако на сегодняшний день он поседел – так, как часто седеют рыжие люди, – то есть волосы его посеребрились в случайном порядке по всей голове, отчего голова приобрела… несколько сивый цвет. Рыжей осталась лишь щёточка усиков, которой он смешно шевелил во время разговора, будто бы пережёвывая попавшие в рот мысли. Усики делали его похожим на офицера британской армии конца XIX века, как их было принято изображать в советских кинофильмах. Серые глаза, как осколки толстого стакана, широкие ладони и тонкие кисти фехтовальщика.

– Ух, – сказал он, протягивая руку.

– Устали на тренировках? – Серж просветил меня, что Игорь – футболист и даже тренер какой-то любительской футбольной команды.

– Нет, это фамилия моя – Ухонин. А для своих – Ух.

И после этого я никогда, даже в мыслях, не звал его Игорем. Ух умел держать дистанцию так, как её держат немногие. А ещё мне показалось, что он ярко выраженный перфекционист. Если Ух не мог в чём-то достигнуть высшего уровня, то не брался за это никогда. Кроме того, было у него очень важное качество, характерное для лётчиков в целом: он умел отличать главное от шелухи.