Книга Русские банды Нью-Йорка - Евгений Костюченко

Кирилл кивнул.

— Пять долларов, сэр.

Он выгреб из кармана горсть монет и расплатился. Негр дал ему бутылку и медный жетончик.

— А это что?

— Это для вашей леди, сэр.

Закрыв дверь, Кирилл повернулся к Изабелле и увидел, что она сидит на кровати, по-турецки скрестив ноги, совершенно голая. Длинные волосы прикрывали ее маленькие груди.

— Жетон не забыл взять? Ой, какой ты милый! Ложись, я все сделаю сама!

У него кружилась голова и дрожали руки, пока он раздевался и укладывал одежду на стул. Последняя вспышка благоразумия заставила его пересыпать монеты в кошелек и спрятать под подушкой. Изабелла поднесла ему бокал:

— Милый! Ты такой хороший! Как жаль, что мы не встретились раньше! Знаешь, я даже не возьму с тебя денег! Пускай Клещ подавится этой несчастной пятеркой! Пей! Пей до дна! И иди скорее ко мне!

Он выпил мутную пенистую жидкость, сладковатую на вкус, и подумал: «Что они находят в этом шампанском? Ну и дрянь! Нет, вишневая шипучка гораздо вкуснее…»

Ноги его подкосились, и он вдруг оказался на полу возле кровати. Голая Изабелла перешагнула через него. «Какие же у нее заросли между ног, — подумал он равнодушно. — А у тех, которые плясали на столе, все было выбрито. Странно. Куда она делась?»

Он попытался повернуть голову. Глаза слезились, и сквозь радужный туман он увидел, как девица ловко выворачивает карманы его куртки. А потом что-то влажное и горячее навалилось на его лицо, и Кирилл почувствовал, что куда-то проваливается…

3. Снова в океане

Ему снился баркас. Парус хлопал на ветру, скрипела мачта, шипела вода, скользя вдоль выпуклых бортов. Сверкающая рябь моря простиралась во все стороны, и берега не было видно, куда ни посмотри.

Он сидел на кормовой банке. Он знал, что должен крепко держать румпель, направляя баркас на маяк — но не было ни маяка, ни румпеля. Не было и весел, и голую мачту хлестали обрывки шкотов, а парус куда-то исчез. Море вдруг заволокла темнота, и небо померкло. «Сейчас налетит шторм», — обреченно подумал Кирилл. И открыл глаза.

Он лежал на жестких досках, над головой выгибался дощатый, низкий потолок. Пахло морем. Кирилл поднял голову и осмотрелся. Это был тесный кубрик какого-то судна. Парусного, судя по звукам. И небольшого, судя по качке. В полумраке он разглядел низкий стол, принайтованный к полу, и пустые бутылки, с легким перезвоном катавшиеся от борта к борту. Он встал, пригибаясь, побрел к выходу. Ноги плохо слушались его, голова казалась свинцовой.

На палубе ему стало легче. Свежий морской воздух ударил в лицо и заставил разогнуться. Он запахнулся в куртку и побрел дальше, хватаясь при каждом шаге за фальшборт.

Это была небольшая шхуна, двухмачтовая, с косыми парусами. Она шла довольно резво под ровным ветром, но только шла как-то непонятно, то и дело рыская из стороны в сторону. Кирилл едва увернулся от гика, который вдруг пошел на него. Поднырнув под парусом, он увидел на небольшом кормовом возвышении рубку с выбитыми стеклами. За рубкой был штурвал, а под ним валялся мертвецки пьяный рулевой.

Кирилл оттащил его в сторону и встал за штурвал. Глянул на компас. «Ну, и какой курс?» — подумал он. Прошло несколько минут, прежде чем он понял, что это неважно. Неважно, какой курс, потому что он все равно с каждой минутой все дальше и дальше уходит от Нью-Йорка, а значит, и от своего парохода и от Одессы.

— Очухался? — раздался знакомый голос.

К нему подошел тот самый тип, которого Кирилл видел в портовом кабаке. Кажется, Динби называл его Красавчиком.

— А где Джон? — прохрипел Кирилл, мучаясь от боли в обожженном горле.

— Зачем нам Джон? — усмехнулся Красавчик. — Ты соскучился по своему дружку? Не печалься, найдешь себе нового. Такой милашка не останется без ласки.

Он произнес это беззлобно, почти ласково.

— Я плохо знаю английский, — медленно, с нарочитым акцентом сказал Кирилл, сделав вид, что не понял оскорбления. — Говори медленно. Где Джон?

— Твой дружок тебя продал за пятьдесят долларов. Теперь ты мой. Тут все — мое. Это моя шхуна. Вот валяется Пит Кровосос, он тоже принадлежит мне, и даже башмаки на нем — тоже мои. Правда, я уже жалею, что дал их ему. Он того не стоит. Как можно — бросить вахту! А ты — умница. Держи курс строго на юг. Через час тебя сменят.

— Я давно здесь? — спросил Кирилл, глянув на компас.

— Какая разница?

— А когда мы вышли из Нью-Йорка?

— Юнга, к чему все эти расспросы? — Красавчик заложил большие пальцы за пояс и прищурился. — Забудь про Нью-Йорк. Думай о том, как бы не отклониться от курса. И как бы чем-нибудь не рассердить меня или боцмана. Не то тебя будет драть вся команда, причем в любую минутку, когда ты будешь свободен от вахты.

Кирилл пытался сохранять спокойно-тупое выражение лица, которое очень помогало ему в гимназии, когда классный наставник устраивал допросы из-за разных происшествий. Но тут была не гимназия, и на этот раз ему грозило нечто более опасное, чем выволочка или отчисление…

— Плохо понимаю, — повторил он. — Говори медленно.

— Скоро ты научишься понимать быстро. Просто на лету будешь схватывать, — осклабившись, пообещал Красавчик. — Держи на юг. Пойду, растолкаю боцмана, а уж он тебе все объяснит.

Как только он скрылся за рубкой, Кирилл присел над пьяным Кровососом и выдернул тесак из его ножен. Спрятал за пояс, сзади, под куртку. Если дойдет до драки — эти уроды узнают, как бьются пацаны с Большого Фонтана.

Кстати, не мешало бы выяснить, сколько их, уродов… Нет, гораздо важнее установить, как далеко на юг успела уйти шхуна. Кирилл уже знал, как поступить. Прикинуться лопухом, дождаться ночной вахты и, пока все будут спать, повернуть на запад, к берегу. А там — как повезет. В лучшем случае — скинуть шлюпку с кормовых ростров, и уйти на ней. В худшем — добраться до берега вплавь. Лишь бы увидеть берег…

Он взял курс на десять градусов к западу в надежде, что успеет довернуть руль обратно, как только вернется Красавчик.

Тот вернулся с приземистым краснолицым толстяком.

— Слушай, юнга, — сказал тот, наматывая на кулак кусок пеньки. — Я боцман. Ты будешь звать меня — «мистер Бридж, сэр». Ясно?

— Ясно, мистер Бридж, сэр! — выпалил Кирилл, плавно доворачивая штурвал.

В следующую секунду страшная боль обожгла ухо, висок и щеку. Кирилл вскрикнул и схватился за лицо. А боцман снова намотал на руку кусок пеньки с блеснувшим на конце латунным крюком.

— Не слышу, — сказал толстяк.

Кирилл, чувствуя, как между пальцев сочится кровь из рассеченного виска, выпрямился и гаркнул еще громче:

— Ясно! Мистер Бридж, сэр!

— Вот так-то лучше, — ухмыльнулся боцман.