Книга Барбаросса - Михаил Попов

– Венецианцы,– убежденно сказал один из помощников капитана Пицци.

– Дурак! – ответил тот.– У венецианцев всегда черные паруса.

– Генуэзцы,– высказался другой помощник.– Может, их послали вслед за их преосвященством что-нибудь сообщить?

– Корабли Генуи ходят под зелеными парусами с золотой каймой,– сам опроверг этот домысел кардинал, но это не улучшило его настроения.– Капитан!

– Да, ваше преосвященство!

– Будите ваших арбалетчиков.

– Так вы все-таки думаете…

– Будите! И пусть они рассредоточатся по этому борту. Гвардейцам надеть кирасы и выстроиться на настиле.

– Не слишком ли много чести для таких гостей? – задался кто-то из теснившихся за спиною кардинала риторическим вопросом.

Из-за того, что гребцы «Золотой» галеры почти бросили грести, таинственный галиот буквально накатывал на нее, расстояние сокращалось с каждой секундой. В картине этой неожиданной атаки было нечто такое, что наконец смутило безмятежное спокойствие, царившее в душах итальянцев. Они загудели, засуетились, выбирая, чем бы заняться в этой ситуации. И тут…

Многочисленные бритоголовые люди, плотно стоявшие вдоль левого борта морского гостя, вдруг завопили все разом. Смысл крика был неясен, но это не имело никакого значения. Все, что нужно было понять, объясняли их действия. Из-за спин крикунов явились во множестве белые чалмы и были водружены на бритые головы, в воздухе сверкнули кривые турецкие клинки. И самое главное – зазвенели тетивы многочисленных луков.

Первыми жертвами неожиданного обстрела стали пушкари. Одному стрела пробила горло, второму переносицу, третьему глаз. Все они закончили одинаково – тяжело перевалившись через борт, рухнули в медленно ползущую зеленоватую воду и с шумом затушили в ней драгоценные фитили.

Галиот между тем продолжал приближаться. Гребцы «Золотой» вообще бросили грести, ибо некому было в этот суматошный момент отдать им команду.

Вторая волна стрел досталась арбалетчикам. В их плотном строю было проделано много прорех, и главное, был убит на месте их командир. Это в одно мгновение превратило главную ударную силу папской галеры в толпу разрозненных и испуганных стрелков.

Галиот находился буквально в нескольких десятках футов от атакуемой галеры: со свистом прилетели с его палубы несколько трехпалых крючьев и намертво впились в палубу и фальшборт «Золотой». За каждую веревку схватилось по десятку сарацинских головорезов[18], и они с ревом потащили ее на себя.

Только в этот момент до капитана Пицци дошло, что происходит с его кораблем, и он прошептал:

– Пираты.

За свою проницательность он был тут же наказан стрелою в живот. Моряк длинно застонал и медленно упал на колени, взывая о помощи. Стоявший рядом кардинал и не подумал ему помогать, ибо понял – пришло время помогать самому себе. Он отскочил от борта и, пригибаясь, побежал к корме. Несмотря на непродолжительность, путешествие его изобиловало приключениями. Сначала перед ним взлетел вверх вопящий гребец – трехлапый абордажный крюк зацепил его за спину, а десяток старательных сарацин завершили дело, подтащив и прижав крюком тело к борту. Затем, когда кардинал уже подбегал к дверям капитанской каюты, край его окровавленной мантии был намертво пришпилен к палубе пиратской стрелой. Антонио Колона попытался порвать одеяние ради спасения жизни, но ткань была слишком крепка, поэтому ему пришлось лечь на доски, свернувшись калачиком, и притвориться мертвым.

В этот самый момент атакующий галиот мощно швартовался к борту «Золотой». Процесс этот сопровождался криками, стонами, редкими выстрелами, основную шумовую партию исполнял хруст ломаемых весел.

Все. Борт ударил в борт. Голые по пояс, от пояса до головы татуированные, размахивающие мечами, топорами, саблями сарацины хлынули на палубу папской галеры. Кто-то из офицеров попытался организовать сопротивление, но так ничего толком и не добился. Правда, несколько самых ярых пиратов было расстреляно в упор из арбалетов. Одному пятифунтовая стрела разнесла шальную голову вдребезги, так что владелец не успел даже расстроиться. Полдюжины отрубленных рук полетело в воды Лигурийского моря и сделалось такою же добычей обитателей глубин, как и свалившиеся несколько раньше бдительные фитилыцики. Но этих успехов оказалось недостаточно для того, чтобы отразить яростную и в высшей степени профессиональную атаку морских разбойников. Арбалетчики были перебиты или искалечены в одно мгновение и перестали быть защитою своего корабля.

Его преосвященство все так же лежал перед входом в каюту и вновь размышлял, достаточно ли хорошо он притворился тем, чем каждому из смертных предстоит стать по окончании жизненного пути.

Тем временем сражение продолжалось.

Пираты, преодолев первый рубеж обороны, прямо по спинам полусогнувшихся гребцов бросились на атаку второго рубежа. Он состоял из нескольких десятков папских гвардейцев, одетых (по большей части) в кирасы, со шпагами и алебардами в руках. Они стояли вдоль по всему настилу, делившему палубу корабля на две части. По этому настилу в обычное время расхаживали надсмотрщики-биченосцы и людоед боцман.

Гвардия выглядела не очень-то внушительно, страх и растерянность расшатали ее ряды. Единственное, на что она оказалась способна,– отбить первый, совершенно неорганизованный, порывистый бросок пиратов. Зазвенела сталь, алебарды метались в воздухе. Гвардейцы часто промахивались, и удары доставались испуганным, беззащитным спинам гребцов. В ситуации палубного боя кривая короткая сабля была несравненно уместнее и удобнее привычного христианского оружия. Кроме того, любой из пиратов был великолепным фехтовальщиком сам по себе, ибо без этого в те времена просто невозможно было стать пиратом.

Одним словом, «Золотая» была обречена.

Еще несколько отрубленных рук, еще несколько залитых кровью голов, и гвардейцы стали бросать оружие, видя всю бесперспективность сопротивления.

И тогда с борта галиота на борт захваченной галеры была переброшена широкая доска, на которой появился среднего роста, худощавый человек со смуглым лицом, каштановыми волосами и необычными среди подданных стран великого полумесяца голубыми глазами. На голове его грациозно сидела серебряная чалма, на плечах – черный кафтан, расшитый опять-таки серебряными нитями. Довершали наряд карминные шаровары, заправленные в невысокие кожаные сапоги с серебряными каблуками.

В момент его появления установилась полнейшая, благоговейная тишина. Даже раненые стали тише стонать, перестали хлопать полотняный навес над кормой галеры и неубранный парус на центральной мачте.

Словно сдавленный вздох пробежал по залитому кровью и усыпанному трупами кораблю.