Книга Стервятники - Уилбур Смит

Хэл слегка передвинул прицел вперед, прикоснулся тлеющим концом шнура к запальной полке и, стараясь не отшатнуться от вспышки пороха, не дернуться в преддверии отдачи, продолжал медленно поворачивать ствол в нужном направлении.

С ревом, ударившим в барабанные перепонки, фальконет тяжело отпрыгнул на вертлюге, и все оказалось закрыто облаком серого дыма. Хэл отчаянно вертел головой, пытаясь что-нибудь разглядеть, а затем от ликующих криков с палубы у него дрогнуло сердце; он услышал эти крики даже сквозь звон в ушах. Когда ветер унес дым, юноша увидел за кормой обломки бочки. Он завопил от радости и замахал шапкой тем, кто стоял далеко внизу на палубе: Аболи, боцману. Командир орудий первой вахты находился на своем месте на носу. Он улыбнулся Хэлу и ударил себя кулаком в грудь, другой рукой он потрясал саблей над лысой головой.

Барабан пророкотал сигнал к окончанию учебной стрельбы, экипаж покидал боевые позиции. Прежде чем спуститься, Хэл старательно перезарядил фальконет и замотал зарядную полку полосой просмоленной парусины, чтобы предохранить от сырости, дождя и брызг.

Когда его ноги коснулись палубы, он покосился на полуют, стараясь поймать взгляд отца и уловить в нем одобрение. Но сэр Фрэнсис был занят разговором с одним из младших офицеров. Несколько мгновений спустя он холодно посмотрел через плечо на Хэла.

— На что уставился? Надо перезарядить пушки.

Отец отвернулся. Хэл огорчился, но грубоватые поздравления экипажа, крепкие хлопки по спине и плечам, пока он шагал к батарейной палубе, вернули на его лицо улыбку.

Когда Нед Тайлер увидел его, то отошел от казенника кулеврины, которую обслуживал, и протянул шомпол Хэлу.

— Любой осел способен выстрелить, но чтобы зарядить, нужен мастер, — проворчал он и отошел, критически наблюдая, как Хэл отмеривает порох из кожаного ведра. — Каков вес заряда? — спросил он, и Хэл ответил так же, как сто раз до этого:

— Такой же, как у ядра.

Черный порох состоял из крупных гранул. Иногда три составляющих пороха — сера, древесный уголь и селитра — из-за движения корабля или по другим причинам разъединяются, и порох становится бесполезным. Поэтому был разработан метод «соединения»: мелкий порох пропитывается мочой или алкоголем, ссыхается и затем в шаровой мельнице превращается в гранулы необходимого размера. Но процесс этот несовершенен, и пушкарь всегда должен следить за состоянием пороха. Влага или время могут испортить его. Хэл пощупал гранулы пальцами, слегка прикасаясь к ним. Нед Тайлер научил его так отличать хороший порох от плохого. Потом юноша высыпал содержимое ведра в ствол и заткнул набивкой из пакли, затем утрамбовал длинным банником с деревянной ручкой. Еще один критический момент: если утрамбовать слишком плотно — пламя не пройдет через заряд, и тогда неизбежна осечка, но если утрамбовать недостаточно — порох сгорит, не выбросив тяжелое ядро из ствола. Правильная трамбовка — это искусство, которое постигается только путем длительной практики, но Нед, следя за действиями Хэла, одобрительно кивнул.

Много времени спустя Хэл снова вышел на свет. Все кулеврины были заряжены и закреплены в своих портах, а обнаженный торс парня блестел от пота: на тесной батарейной палубе было жарко, да работа тяжелая. Когда он остановился, чтобы вытереть мокрое лицо, перевести дух и распрямить долго согнутую спину, отец иронически спросил:

— Тебя не интересует положение корабля, мастер Генри?

Хэл, вздрогнув, взглянул на солнце. Оно стояло высоко: утро промелькнуло быстро. Хэл бросился к трапу, взлетел по лестнице, ворвался в каюту отца и схватил с переборки тяжелый бэкстафф[2]. Потом повернулся и побежал на палубу полуюта.

— Господи, только бы не опоздать, — прошептал он и посмотрел на позицию светила. Над правой нок-реей. Хэл повернулся спиной к солнцу таким образом, чтобы его не закрывала тень главного паруса, но так, чтобы хорошо видеть южный горизонт.

Теперь он сосредоточил все внимание на квадранте бэкстаффа. Нужно было держать тяжелый инструмент неподвижно, несмотря на движение корабля. Затем следовало измерить угол, под которым солнечный луч падает за его плечом на противолежащий квадрант, и тем самым установить высоту солнца над горизонтом. Это действие требовало силы и проворства.

Так он смог определить наступление полудня и зафиксировать положение солнца относительно горизонта точно в тот момент, когда оно достигло зенита. Хэл снял тяжелый прибор с онемевшего плеча и торопливо записал на грифельной доске данные.

Затем он вернулся в каюту на корме, но таблицы небесных углов на месте не было. В отчаянии он увидел, что отец прошел за ним и внимательно наблюдает за его действиями. Ни слова не было сказано, но Хэл понял, что ему брошен вызов и он должен действовать исключительно по памяти. Юноша сел на отцовский матросский сундук, служивший также письменным столом, закрыл глаза и принялся мысленно восстанавливать таблицу в памяти. Необходимо вспомнить вчерашние результаты и исходить из них. Хэл потер распухшую мочку уха, его губы беззвучно шевелились.

Вдруг его лицо просветлело, он открыл глаза и записал на доске новое число. Поработал еще с минуту, переводя угол полуденного солнца в градусы широты. Потом с торжеством поднял голову.

— Тридцать четыре градуса сорок две минуты южной широты.

Отец взял у него из рук грифельную доску, проверил вычисления, потом вернул ее ему. Едва заметно склонил голову, выражая согласие.

— Достаточно точно, если верно установлено положение солнца. А какова долгота?

Определение точной долготы было головоломкой, которую не решил еще ни один человек. Не существует песочных или иных часов, которые при перевозке на корабле продолжали бы точно следить за величественными оборотами Земли. Только доска галсов[3], висящая рядом с нактоузом компаса, может помочь Хэлу в расчетах. Он изучил колышки, которые рулевой вставлял в отверстия всякий раз, когда в течение прошлой вахты менялся курс корабля. Хэл добавил эти данные, сведя их к средним величинам, затем записал на доске в каюте отца. Решение очень приблизительное, и, как и следовало ожидать, отец проворчал:

— Я бы взял еще чуть восточнее, потому что из-за ракушек на днище и воды в трюме надо делать поправку в подветренную сторону, но можешь поместить свои результаты в журнал.

Хэл удивленно посмотрел на него. Поистине памятный день. До сих пор никто, кроме отца, не делал записи в переплетенном в кожу корабельном журнале, который лежит на сундуке рядом с Библией.

Под взглядом отца юноша раскрыл журнал и минуту любовался элегантным летящим почерком и прекрасными рисунками людей, кораблей и берегов, украшавшими поля. Отец — одаренный художник. Хэл с трепетом обмакнул гусиное перо в золотую чернильницу, когда-то принадлежавшую капитану «Хеерлике Нахт», одного из галеонов Голландской Вест-Индской компании, захваченного отцом. Стряхнув с заостренного кончика пера лишние чернила, чтобы они не испачкали священную страницу, и прикусив кончик языка, юноша с бесконечной тщательностью написал: «Одна склянка полуденной вахты, третий день сентября года 1667 нашего Господа Иисуса Христа. Положение 34 градуса 42 минуты юга и 20 градусов 5 минут востока. С топа мачты точно на севере видно африканское побережье». Не смея ничего добавить, испытывая облегчение от того, что не испортил страницу кляксами или помарками, он отложил перо и с гордостью посыпал свою запись песком. Хэл знал, что у него хороший почерк. «Хотя, может, и похуже, чем у отца», — подумал он, сравнивая.