Книга Страшные вещи Лизы Макиной - Виталий Сертаков

Ненавижу я словечко это — «чувствовать», но иначе не скажешь. Мне, чтобы в толпе человека знакомого различить, совсем не обязательно с ним нос к носу столкнуться — я своих издалека чувствую. А тут — хоть ты тресни, опять двадцать пять. Вот она отошла — и не различаю.

Неприметная...

— Если о бабах на морозе мечтать, — рассудительно заметил Гоша, — можно мечталку отморозить.

— А вот она тебя видела, — говорю. — И знала, что ты ко мне идешь.

— Да кто такая-то? — встрепенулся Гоша. — Грачиха, что ли?

— Ты ее не знаешь... — Я протянул дружку сумку с продуктами, — Ладно, пошли ко мне.

Но Макина-то его знает, поправил я себя. Что же это получается? Кто за кем следил две недели? Нет, опять не то... Гоша ко мне только раз заходил, когда ее дома не было...

Вся эта петрушка нравилась мне все меньше.

— Малина, опять размечтался? — Гоша налетел на меня сзади и чуть не опрокинул в сугроб.

— Посмотри, мои окна видишь? — Внезапно я перестал ощущать и холод, и поземку. Мне в чайник подвалила хитрая мысля. — Вон там кухня, а дальше — моя комната, с занавесками.

— Что я, твоих окон не знаю? — потерял терпение Гоша.

— Слышь, я сейчас поднимусь, зажгу свет, а ты посмотришь, идет? Ну, скажешь мне, видать меня или нет! Я тебе помашу потом, тогда поднимайся, — и, не дожидаясь, пока жираф растормозит, я запрыгал в подъезд.

— Ну и что? — спустя пять минут спросил заинтригованный Гоша.

— Видел меня? Я на этом кресле все время за занавеской сижу. И телик, и музыка, и телефон близко. А ногу вот сюда кладу, на диван...

— Не, не видно, — помотал лисьей шапкой Гоша. — Тень только немножко, от головы. Да что стряслось-то? Что ты заладил — «видно, не видно»? Что, как этому, Шерлоку Холмсу, духовое ружье мерещится? Или тебе правда есть, кого бояться?

— Нет, — сказал я. — Пока некого.

Глава 4ДВЕРЬ НАПРОТИВ ЛИФТА

Неделя прокатилась в каких-то мелких запутках. Приперлись чуваки из класса, притащили груду заданий. С радостными рожами сообщили, что от контрольных меня все равно не освободят. Я хотел учебники в мусоропровод выкинуть, потом передумал. Витюха пообещал, что место на рынке мне придержит, а вот развозить трубки по заказам кому-то надо срочно. И в среду я поперся работать, хоть и обещал матери, что не пойду. Но нога уже срослась, только гипс мешал сильно...

Народ, ясен перец, офигевал, когда к ним такое чудо с костяной ногой вваливало и начинало гарантийные талоны заполнять.

— У вас нарочно инвалидов держат? — спрашивали меня, — Чтобы налогов поменьше платить, да?

Сначала я стеснялся, а потом мне эта идея до того понравилась, что я стал прикидывать, как бы мне этот гипс подольше сохранить. Многие клиенты, из жалости, даже покормить норовили.

— Я еще здоровяк, — отвечаю. — Обычно у нас слепые на выезде работают...

Лизу я не встречал, хотя вечером, если был дома, замечал, когда она возвращается. Я уже научился ее шаги от шагов ее папаши отличать. В среду я и обнаружил, что не прочь бы с ней опять побазарить, даже разозлился на себя за это. А в четверг я просто тупо сидел в наушниках, тащился от панков и раз в час набирал номер. Я отыскал телефон Ярыгиной у матери в книжке и раза два позвонил, когда наверху открылась дверь. Но трубку не сняли. Это меня еще больше разозлило: я ведь на сто процентов был уверен, что Макина дома.

Ну, блин, заклинило меня, иначе не скажешь, — сижу и повтор тыкаю. Сережа приперся, позвонить ему надо, чуть не разосрались... Потом думаю: какого черта я муму пасу? И вообще, на кой хрен она мне сдалась — ни сиськи, ни письки и башка, как табурет? Что я, не найду с кем без нее языком почесать? Бон, пойду в клуб, к пацанам, катись оно к чертовой бабушке...

Это я так мысленно гордо заявил, типа, майку на груди порвал, а сам сижу и продолжаю названивать. Ну, не могу я оторваться, прямо бешеный становлюсь, когда меня за нос водить начинают. Неужели так сложно снять трубку? Или скрываются от кого?

Вечером натянул свитер и попрыгал этажом выше, сам не знаю зачем. Бот, думаю, постучу, позвоню вежливо, а если не откроют, громко так пошлю ее подальше. На пролет поднялся, вот она дверь, вот он звонок.

Стою и вдруг потеть начинаю. Такое со мной редко, я вообще почти не потею. Уловить пытаюсь, что там в тридцать восьмой происходит, а ничего не получается. Словно оглох, а от напряга пот выступил. Ну всех в округе слышу: и как эта дебилка на пятом гаммы разучивает, и как у Ленчика ребенок орет, у него уши больные, и как в угловой алкаши матерятся. Всех слышу, а у Макиной — полная тишина.

То есть я хочу сказать, что полной тишины никогда не бывает. Это все туфта, когда пишут, что стояла тишина, как в могиле, или все в таком роде. В могиле, наверное, тихо, но пока там не побывал, не фиг сравнивать. А больше нигде не бывает так тихо, чтобы совсем звуки пропали. Люди дышат, листики шуршат, вода в люках урчит, стекла в форточках от ветра трясутся...

Я стоял на одной ноге перед ярыгинской дверью, обшитой вагонкой, и не слышал ничего...

Словно глядел в пересохший колодец, набитый стекловатой. Словно передо мной был не слой фанеры, изгаженный ударами ботинок и следами от прежних замков, а десятиметровая Китайская стена. Я, конечно, позвонил и постучал, уже понимая, что никто не ответит. Потом я приложил ладони к дереву и закрыл глаза.

Нет — по нулям — внутри не двигались и не дышали. Внутри не капала из крана и не сочилась ржавой струйкой в унитазе вода, не звякали на балконе бельевые прищепки. Там не играло радио, не подвывала вентиляция. Словно я пытался прислушаться к каменной стене.

Тогда я повернулся, показал язык, сделал еще парочку жестов и поскакал вниз. А когда уже спустился к мусоропроводу, за шахту лифта, не выдержал и в последний раз оглянулся. На секундочку мне почудилось, что раздался шорох, и я тут же вспотел еще сильнее.

Внутри каменной стены кто-то стоял и наблюдал, как я ухожу.

В пятницу я крепился, а потом плюнул и предпринял кое-какие маневры. Терпеть не могу, когда не врубаюсь, что происходит. Ну, короче, думал, Что разберусь, и еще больше запутался. Совсем скис. Не могу выбросить ее из головы и чувствую себя полным придурком. Стал даже перебирать, у кого из знакомых есть девчонки пухлые...

В субботу пришел Гоша, и я решил с ним перетереть. Все равно больше не с кем, а Жираф — он кореш надежный и не болтун.

— Саша, спроси Гошу, он ужинать будет? — крикнула мама.

— Ты жрать хочешь? — спросил я. — Впрочем, когда ты не хотел? Пошли, нам котлет дадут...

За ужином Гоша помалкивал. Он матери моей немножко стесняется. Ему кажется, что она его за дурачка держит, потому что он с малолеткой, вроде меня, кантуется. Мама знает, что я у Гоши торгую, но об этом они молчат. Иногда, когда у нее просыпается воспитательный настрой, а Гоша подворачивается под руку, она хватает его и заставляет выслушивать, какой я бестолковый и бесполезный член общества. Матери кажется, что Гоша на меня может положительно повлиять, оттого что он не пьет водку и один раз починил нам холодильник. Я ж говорю, у Жирафа руки что надо, правильно растут...