Книга Банда 5 - Виктор Пронин

Тот постучал ровно через минуту, вошел, открыл дверь и остановился на пороге.

— Почему ты не хочешь приблизиться ко мне? — спросил Пафнутьев. — Ты не отвечаешь за себя или за меня?

Дубовик подошел ближе, сел к приставному столику, помолчал, вздохнул.

— А кто сейчас может за кого поручиться, Павел Николаевич? — Глаза Дубовика были печальны, нос, налившийся какой-то ночной краснотой, пылал в сумраке кабинета, и, как всегда, Пафнутьев заподозрил наличие в дубовиковском носу какой-то своей, независимой от остального организма жизни.

— Я, например, могу спокойно и твердо за тебя поручиться! В чем угодно! — решительно заявил Пафнутьев.

— Спасибо, Павел Николаевич. — Дубовик склонил голову, и его нос на какое-то время скрылся из поля зрения.

— Значит, так... — Пафнутьев помолчал, подчеркивая важность момента. — Значит, так... Скажи, у тебя есть хоть сколько-нибудь нераскрытых преступлений?

— Есть.

— Много?

— Очень.

— Выбери, пожалуйста, из них самые злобные, дурные, кровавые, в общем, запредельные.

— Беспредельные, — поправил Дубовик без выражения.

— Как скажешь, дорогой, как скажешь. Выбери и просмотри — нет ли среди показаний свидетелей, среди рассказов жертв и очевидцев упоминания о человеке в темной одежде, небольшого роста, человеке, которого можно было бы назвать чернявеньким-кудрявеньким.

— Разные люди попадаются среди участников преступлений, — задумчиво проговорил Дубовик. — И горбатый, помню, был, и одноногий... Протез у него свалился во время погони... Смешно так было, — серьезно добавил Дубовик. — Он и сам смеялся, когда его задержали. И оперативники тоже смеялись.

— А ты? Хохотал?

— Что же я, и не человек вовсе? — с легкой обидой произнес Дубовик. — Тоже улыбнулся. Вместе со всеми.

Пафнутьев помолчал, глядя в окно, полистал календарь, но ничто не привлекло там его внимания, и он снова повернулся к Дубовику.

— Значит, так, повторяю...

— Не надо, Павел Николаевич. Я все понял. Вас интересует маленький-чернявенький участник кровавых преступлений. В чем бы они ни заключались. По широкому фронту.

— Участник нераскрытых кровавых преступлений, — уточнил Пафнутьев.

— Понял. — Дубовик поднялся. — Когда?

— Вчера.

— Тогда после обеда.

— Годится, — сказал Пафнутьев и, увидев заглянувшего в дверь Андрея, приглашающе махнул ему рукой. — Садись! — Он показал на стул, который только что освободил Дубовик. — Рассказывай.

— О чем, Павел Николаевич?

— Тогда не надо. — Пафнутьев пожал плечами. Дескать, хотел, как лучше, а ты не понимаешь.

— Ну что сказать. — Андрей посмотрел на одну свою ладонь, потом так же внимательно попытался что-то высмотреть на другой. — Безрадостно.

— Ругается? Корит? Спит отдельно?

— Молчит.

— И ты, помнится, молчал не меньше года.

— Но я никому со своим молчанием не навязывался.

— А она?

— Тоже не навязывается, но я-то рядом, живой пока еще человек.

— Послушай, Андрей... Но ведь с ней произошло нечто такое, что не так давно случилось и в твоей жизни... Проникнись.

— А я что? Я — ничего. Вы спросили — я ответил. У нас все отлично, Павел Николаевич. Надя — прекрасный человек. Мы во всем находим общий язык. Мы вместе едим, гуляем, спим... Но все это — безрадостно.

— Ты еще не на пределе?

— Еще нет. Пока.

— Это прекрасно! — подвел итог Пафнутьев. — Это просто здорово! По-моему, лучше и не бывает.

— Уж не хотите ли вы сказать, что и вы где-то рядом с пределом? Уж не на пределе ли вы, Павел Николаевич? — улыбнулся Андрей.

— Еще нет. Пока.

— Да? — Андрей долгим взглядом посмотрел на Пафнутьева, склонил голову, озадаченно выпятил губу. — Надо же... Если я правильно понял, Павел Николаевич...

— Ты все понял правильно. Разминку заканчиваем. Есть такой человек... Иван Иванович Сысцов.

— Тот самый?

— Да.

— Жив еще?

— Да, я помню, ты собирался с ним разобраться...

— Я и сейчас не против.

— Не надо. Я против. И потом... Нет его вины перед тобой. Это я знаю точно.

— Но вы сами говорили, что если бы не он, то Света, может быть...

— Нет его вины перед тобой. Переверни страницу и живи дальше. Другого варианта не существует.

— Думаете...

— Андрей... Мы можем поговорить о деле?

— Виноват, Павел Николаевич. Вы сами меня раскрутили.

— Виноват, — склонил голову Пафнутьев. — Итак, Сысцов. Иван Иванович. Владелец заводов, газет, пароходов. Условно, конечно. На него наехали. Очень круто.

— Жалуется?

— Не то что жалуется, но слегка паникует... Ты уже, слава Богу, не водитель, твои обязанности шире и значительнее. Что нужно... Незаметно, неназойливо... Побудь денек возле его конторы и запиши все номера машин, которые будут подъезжать. А потом сходи к ребятам из автоинспекции и уточни, кому эти машины принадлежат. Подъедет какая-нибудь машина два раза — запиши, три раза — тоже отметь. Особое внимание обрати на те машины, которые вроде бы остановились в стороне, но люди приехали явно в контору Сысцова.

— А сам он не может такой список дать?

— В штаны наделал. И потом... Откуда ему знать, кто на какой машине приехал?

— Тоже верно, — согласился Андрей.

— Если он куда направится, следуешь за ним. При этом имей в виду, что, возможно, кто-то еще будет его отслеживать... Врубился? Они не должны тебя засечь.

— Я пошел, Павел Николаевич? — Андрей поднялся.

— Ни пуха.

Андрей не успел открыть дверь — она распахнулась сама. На пороге стоял возбужденный Худолей, держа в руках злополучную баночку с глазом городского авторитета.

— Что-нибудь случилось? — спросил Пафнутьев, помахав прощально Андрею, дескать, не задерживайся, с Худолеем разберусь без тебя.

— Павел Николаевич... Есть вещи, которыми не шутят! — церемонно сказал Худолей.

— Согласен. Есть такие вещи.

— Почему же вы так со мной поступили? — Худолей склонил голову набок, чтобы его укор был еще сильнее. — Мне кажется, что годы работы вместе, когда нам обоим не раз приходилось рисковать жизнью, когда мы грудью закрывали друг друга от бандитских пуль... Мне кажется, что все это дает право надеяться на иное отношение с вашей стороны! — Удачно выпутавшись из обилия слов, Худолей горделиво вскинул голову.