Книга Таинственное исчезновение - Ирина Глебова

— Да, да, — сказала молодая женщина. — Вы догадались, я вижу! И ради Бога, простите меня, паникершу!

— Он вернулся? Когда?

— Нет, пока еще нет. — Ксения Владимировна так энергично покачала головой, словно сама себя пыталась в чем-то разуверить. И Петрусенко в этот миг уловил в ней еще одно: тревогу. Глубоко скрытую, нет, не от него — от себя. — Он вернется позже. Так он написал мне.

И тревога, отступившая было, вновь пришла к Викентию Павловичу.

— Написал? — переспросил он. — Прислал письмо? Оно — с вами?

— Да, конечно, — Захарьева торопливо открыла сумочку. — Я получила его вчера и поспешила к вам.

Она протянула конверт, который даже на первый взгляд выглядел неаккуратным. Следователь взял его и, не доставая самого письма, осмотрел. Простой почтовый конверт, измятый, словно не сразу был отправлен, а терся по карманам. Штемпель Белополья. Вряд ли это говорит о том, что Василий Захарьев пребывает в этом городке, где его отлично знают. Скорее, письмо послано оттуда, чтобы скрыть настоящее место. А из этого следует, что настоящее место, возможно, совсем недалеко. Возможно…

Викентий Павлович извлек исписанный лист бумаги. Строчки неровные, как-будто лист держали наискосок, крупные буквы. А бумага! Простая серая — это ладно. Но ведь захватанная грязными пальцами, в каких-то подтеках, чернильных брызгах. Петрусенко удивленно поднял взгляд:

— Это его почерк?

— Да! — воскликнула женщина, словно ждала этого вопроса. — Да, несомненно!

Теперь смятение явно искажало черты её лица, но она, упорно встряхивая головой, повторяла:

— Это он писал, я знаю, верю ему, все так и есть. Не хочу знать, какие перед ним препятствия, он все переборет и вернется.

Петрусенко пожал плечами. Вновь глянул на письмо. Вернее, это была короткая записка: «Оксана, милая, прости, что так долго держу тебя в неведении. Так сложились обстоятельства. Не знаю, когда и как все распутаю. Жди». И роспись, в которой угадывались факсимильные «В» и «3».

— Но ведь он ничего не объясняет…

— И не надо!

Ксения Владимировна быстро взяла у него письмо, вложила лист в конверт, конверт в сумочку, щелкнула замочком и нервно прижала сумку к груди:

— Он вернется и все объяснит. Я буду ждать! И, Викентий Павлович, дорогой, не надо, не ищите его. Я столько забрала у вас времени, сил — простите! Нет, чтобы подождать несколько дней! Я ведь обычно такая терпеливая, рассудительная.

Захарьева говорила горячо, слегка засмеялась в конце, и Викентий понял, что она сейчас сорвется, случится истерика. Быстро налил ей из графина воды, с усилием заставил сесть, дал в руки стакан. Женщина выпила, глубоко вздохнула и минуту спустя подняла на него влажные просящие глаза.

— Он сильный человек, несчастья обойдут его, он вернется.

Она словно просила Викентия поверить в это. И он кивнул:

— Да, так видимо все и есть.

— Я понимаю, вам происходящее кажется странным. — Голос у Ксении Владимировны был уже спокойным, но каким-то безжизненным. «Опустошенный», — подумал Петрусенко. — Но все может разъясниться очень просто, когда Василий вернется. Он пишет «жди», значит — «не ищи меня». Вот почему я приехала к вам: снять свое заявление на поиск.

Она вновь смотрела на него тревожно, словно боялась отказа. Да, бывало, уголовное дело иногда оборачивалось так, что снятие иска заявителем уже не играло роли. Но здесь… Петрусенко поспешил успокоить женщину.

— Конечно, конечно! Это ваше право. И я рад, что все разъясняется, что господин Захарьев жив, здоров, подал весточку.

А сам думал, провожая ее по длинному коридору управы до крыльца, где ждал экипаж: «Хорошо бы так…»

Стал бы он дальше искать Захарьева, без официального повода к тому? Петрусенко и сам не знал. Возможно, продолжил бы поиск. Уж очень он не любил неразгаданных шарад. И еще меньше — оставаться в дураках. А тут Викентий просто чуял: за обычной вроде бы бытовой драмой — зияющая пропасть, откуда, тянет холодом. Бр-р!..

Но сначала его отвлекли другие неотложные дела. Три недели он был в командировке в Киеве. Впервые Викентия включили в состав такой сборной следственной группы. В Киеве уже довольно долгое время разбойничала хорошо организованная шайка, которая грабила преимущественно извозчиков — в самом городе и на пригородных дорогах. Наглые, энергичные, отчаянные разбойники навели панику на город, сами же оставались неуловимыми. Хотя киевская полиция устраивала и облавы, и засады — безрезультатно. А началось всё в прошлом году, когда на Святошинской дороге был найден мужчина, задушенный верёвочной петлёй. Выяснилось, что это крестьянин близкой деревни, куда он и возвращался из города. Его лошадь, телега и деньги пропали. Убийство страшное, но оно не обратило бы на себя особого внимания, если бы вскоре на той же дороге не произошло подобное удушение. Затем преступники переместились в город, и там один за другим были также задушены верёвочной петлёй и ограблены несколько извозчиков.

В городе началась паника, полицию угнетало чувство бессилия. Особенно зверствовали бандиты последние два месяца — безнаказанность развращала. Были подобраны в разных местах города и пригорода одиннадцать тел — голых, со страшными верёвками на шеях. Так обстояли дела в Киеве, когда там начала работать сборная следственная группа. И вот удача — однажды утром подбирают раздетого и ограбленного человека с петлёй на шее, но живого! Первый случай, когда бандиты просчитались. Извозчик Коновцев рассказал, что наняли его два подвыпивших, вроде купца, приличные с виду. Ехали, песни пели. А как оказались в безлюдном месте, почувствовал он на шее петлю и в спину коленом кто-то упёрся. Потом он потерял сознание. Когда его стали раздевать, немного пришёл в себя, но виду не подал. Успел услышать фразы: «Куда бурить будем?» «Да туда же, в сторожку на Подоле» — и вновь потерял сознание.

Сторожек, или, как их называли, «караульных домов» в районе Подола было несколько. Именно Петрусенко предложил свой план действия, и он был принят. Следователь и несколько молодых сыщиков переоделись в бродяг, лоточников, загулявших мастеровых, и стали вечерами ошиваться у сторожек. Повезло как раз Викентию — и это было справедливо. Буквально на третий день, переодетый оборванцем — в рваные калоши на босую ногу, обтрёпанные брюки, женскую кофту с продранным локтем и в военную засаленную фуражку, — он шёл через пустырь к одинокой сторожке у тракта. Служивший в ней караульщик должен был следить за порядком на своём участке дороги. Место было глухое, только бледные окна сторожки давали какой-то свет. Викентий осторожно заглянул в окно: ситцевая занавеска не доходила до подоконника, и он видел комнату. Там вдоль стены тянулась скамья, перед ней стоял стол, табуретки, в другом конце — огороженная занавеской кровать. Высокий мужчина в форменном кафтане и с бляхой, видимо, и был караульщик. Рядом с ним сидел ещё один — молодой, с простоватым веснушчатым лицом, и молодая женщина. Они ели и запивали из кувшина. Петрусенко решился и постучал в окно. Выглянул сам хозяин, увидел оборванца, закричал: