Книга Смерть играет - Сирил Хейр

Когда, получив два-три дела, он впервые осознал весь ужас ситуации, было уже поздно что-либо предпринимать. Однако, порасспросив чиновников суда, он немного успокоился. Список дел, назначенных к слушанию, был довольно коротким, и с уголовными делами можно было легко расправиться за пару дней. Что же касается гражданских, серьезным было лишь одно, и им занимался сам Петигрю. По его мнению, рассмотрение этого дела должно было занять самое большее дня полтора. Если повезет, в четверг уже к полудню судья не будет представлять опасности. Петигрю решил ни с кем не делиться своими опасениями и предоставил делу идти своим ходом, произнеся в душе клятву больше никогда в жизни не допускать подобных оплошностей.

И вдруг все пошло как нельзя хуже. В понедельник двое заключенных, до сих пор не проявлявших желания защищаться, решили вдруг обратиться с заявлением о своей невиновности, и два тупоголовых члена жюри Маркшира потратили уйму времени на то, чтобы принять совершенно очевидное решение. Это совершенно нарушило график, но судья еще мог, продлив заседание на час, закончить все дела во вторник. Напрасная надежда! В приступе добродушия, столь же редком, сколь и несвоевременном, Перкинс согласился на просьбу перенести рассмотрение последнего уголовного дела на утро среды, чтобы лучше его обсудить. Наступила среда, и Перкинс начал вожделенно возиться с пустячным делом, как кот с миской рыбы, в то время как сидевший в коридоре Петигрю корчился в муках, неотступно следя за стрелкой часов. Поскольку в процессе участвовали по шесть свидетелей с каждой стороны да еще невероятно основательный и медлительный оппонент, несчастный Петигрю понял, что рассмотрение его гражданского дела закончат не раньше чем в четверг днем, часа в три-четыре, что было чревато…

Во время ленча Петигрю серьезно обмозговал ситуацию и решил, что она призывает к героическим действиям. Его назначили защитником подсудимого, и, ознакомившись с фактами дела, он пришел к заключению, что ему придется повозиться. Но была слабая надежда — раньше он не рассматривал ее всерьез попытаться выиграть процесс по формальному вопросу, прежде чем будет вызван хоть один свидетель. Это была отчаянная игра. Обсуждение могло занять большую часть дня. Если он проиграет — или если Перкинс решит, чего от него вполне можно ожидать, отложить свое решение до того, как выслушает свидетелей, — генеральная репетиция оркестра будет неминуемо сорвана. Петигрю решил рискнуть и, как только представилась возможность, поднялся с места и с самым спокойным видом почтительно сообщил, что в деле не имеется доказательств вины его подзащитного, а потому он не видит смысла защищать его.

Петигрю понимал, что такой поворот дела никому не понравится. Судья, любезно согласившийся провести в суде еще один день, будет недоволен нарушением своих планов. У клиента Петигрю, как и у любого другого клиента, юридическая казуистика не вызовет ни малейшего доверия, тем более при его убежденности, что все факты говорят в его пользу. Естественно, его старшему адвокату также не понравится предпринятый Петигрю неожиданный ход, о котором во время подготовки к процессу и речи не заходило, к тому же в этом случае возникает серьезный вопрос, будут ли выданы средства на свидетелей, если дело будет решено до их вызова. Петигрю почти физически ощущал давление всех этих невыраженных эмоций, когда развивал свой последний аргумент, но в то же время с огромной радостью сознавал, что больше всех взволновался и расстроился его оппонент, полностью захваченный врасплох.

Подстегиваемый жестокой необходимостью, Петигрю обращался к присяжным с теплотой и серьезностью, совершенно для него несвойственными. Никогда еще закон не изворачивался с такой страстностью. Подходящие иллюстрации и аналогии сами слетали с его языка, идеально дополняя друг дружку; случаи, о которых он годами не вспоминал, самопроизвольно всплывали у него в памяти; в руки ему шло самое острое оружие, от язвительных шуток в адрес истца до глубоких прочувствованных слов, взывающих к основным принципам закона. Это было представление, обреченное на успех. Мистер Джастис Перкинс невольно очнулся от дремоты и начал внимать страстному оратору, в результате чего у него возник живейший интерес к делу. Когда наконец Петигрю опустился на стул, он взглянул поверх пенсне на истца и спросил:

— Вы имеете что-либо сказать, мистер Флэк?

И мистер Флэк, известный своим богатым красноречием, впервые за свою карьеру мало что имел сказать, а по делу так и вовсе ничего. Риск оправдался, игра была выиграна с блеском.

Уставший, но ликующий Петигрю к шести вечера вернулся домой.

— Ну, как ты справился со своим делом? — поинтересовалась Элеонор.

— Дорогая, это было великолепно! Я чувствовал себя подобно датскому мальчику, который одним пальчиком заткнул прорыв в плотине.

— Датскому мальчику?

— Не просто датскому мальчику, а знаменитому маленькому герою! Ты же должна знать эту историю. Понимаешь, плотина прорвалась и…

— Да знаю я эту историю, но какое она имеет отношение к разбирательству?

— Через минуту я объясню тебе, потому что чувствую себя совершенно без сил, и мне нужно выпить, прежде чем я смогу говорить.

— Надо было выпить прямо после заседания суда, — недовольно сказала Элеонор. — А сейчас тебе нельзя выпивать.

— Девочка моя, почему нет? У нас нет джина?

— Как ты мог понять по моему платью, мы собираемся в гости. И нужно идти сразу же, если мы не хотим опоздать.

— В гости? В самом деле? Куда? Ты ничего мне не говорила.

— Мистер Вентри, — терпеливо сказала Элеонор, — две недели назад пригласил нас на коктейль по случаю начала сезона. Придет весь оркестр. И сегодня утром за завтраком я напомнила тебе об этом.

— Верно, прости, я обо всем забыл. И мне стыдно, что я не сразу обратил внимание на твой новый туалет. Он прелесть. Замечательно подходит к шляпе.

— Этому туалету, как ты пышно выразился, скоро будет два года. А шляпа действительно новая. И не стоит так извиняться, тебя ведь мало интересует предстоящий концерт. Думаю, на твой взгляд, и наш оркестр вообще мог бы не существовать.

— Это, — с достоинством возразил ее супруг, — самая большая несправедливость, совершенная по отношению ко мне за всю мою жизнь, а я говорю как специалист. В качестве твоего наказания я намерен по дороге к Вентри перечислить все аргументы, которые я выдвинул Перкинсу сегодня днем, уделив особое почтение маленькому датскому мальчику и оркестру Маркгемптона.

К тому времени, как Петигрю и должным образом пристыженная Элеонор достигли дома Вентри, музыкальный зал, где устраивался прием, уже был заполнен представителями почти всех классов весьма пестрого общества Маркгемптона. Вентри любил смешивать своих гостей так же, как и напитки. Войдя в зал, супруги Петигрю увидели хозяина в дальнем конце помещения. Он беседовал с высокой красивой молодой женщиной, чье тонкое живое лицо, обрамленное пышными черными волосами, показалось Петигрю знакомым. Рядом с ней торчал долговязый рыжеволосый парень, которого он определенно не знал. Петигрю принадлежал к поколению, которое почитало своей обязанностью приветствовать хозяина приема даже в самой большой сутолоке. Таща Элеонор за собой, он бросился в толпу беспорядочно снующих приглашенных, большинство из которых принадлежало к приверженцам теории самоопределения гостей и не торопились покидать бар. Миновав небольшой затор, образовавшийся у стойки бара, Петигрю сравнительно быстро достиг Вентри, приветствовавшего супругов со своей обычной экспансивностью.