Книга Три ступеньки в небо - Наталья Андреева

– Я так и знал! – сердится Женька-джинн. – Не в первый раз меня кидают. Так мне и надо, лошаре! – он бросает ящик на пол и хлопает себя по лбу. – Сколько раз давал зарок: желания принимать только в письменном виде! Чтобы можно было подать на апелляцию! А так попробуй докажи, кто из нас прав? Что, будем торговаться?

– Скажи честно: ты можешь вернуть мне Алю?

– Нет, не могу. Поэтому бери пиво, – Женька пытается всучить ему набитую банками сумку.

– Ладно, давай.

Алекс берет сумку и идет на кухню.

– И что, все? – удивленно говорит его спине Женька.

– Ты о чем?

– Э-э-э, постой…

И как у него это получается? Женька уже материализовался на кухне! По своей дурацкой привычке раскачивается на табурете и хамит:

– Лошара не я, а ты. Если в законе есть дыра, то надо в нее лезть. Вот и лезь!

– Чего ты от меня хочешь? – устало спрашивает Туманов, опуская на пол тяжелую сумку.

– Ты разве не будешь пытаться оспорить свое желание? Ведь я и в самом деле не уточнил, в банках или в бутылках тебе требуется пиво? Холодное или теплое? Так что ты можешь оспорить.

– Отвяжись от меня! – злится он. – Я больше не хочу тебя видеть! Поэтому я сейчас…

– Стоп-стоп-стоп! Я знаю, что ты хочешь сделать. Загадать еще один ящик пива или водки, поставить галочку в графе «все три желания выполнены» и опять погрузиться в свое свинское состояние. Теперь уже навсегда. Но ведь у тебя есть шанс, понимаешь? У тебя. Есть. Шанс.

– Ты сам сказал, что Алю нельзя оживить.

– Я так сказал? – удивляется Женька.

– Ну да. Я же не глухой.

– Да, я так сказал. Но ты должен верить в себя. Поэтому подумай. Я даю тебе сутки. Кстати, ящик пива не считается.

– Ты серьезно?

– Я тебя прощаю. У тебя по-прежнему есть три желания.

– Постой… Насколько я тебя знаю, ты ничего не делаешь просто так. Что ты задумал?

– Кого ты имеешь в виду?

И в самом деле, кого? К кому он сейчас обращается?

– У тебя ровно сутки, – говорит Женька-джинн. – Если ты не передумаешь, я поставлю перед тобой всю выпивку, какую ты только пожелаешь, и исчезну. И ты получишь то, что хочешь.

– Смерть?

– Да, – лицо у Женьки серьезное.

– И я соединюсь с Алей на том свете?

– Когда-нибудь, возможно.

– Но ведь если люди любят друг друга, разве после смерти они не становятся одним целым?

– Не забывай, что она ангел. А ты… – Женька смотрит на него с сомнением.

– Да, признаю, я грешен.

– И очень грешен, сладкий мой.

– Женщины не в счет, все они были до нее, – торопливо говорит Алекс.

– А все остальное? Ты занимался бизнесом, не забудь.

– Что, и это считается?!

– А как же! – в руках у Женьки появляются счеты. Обычные канцелярские счеты, допотопный инструмент сведения балансов. Теперь Туманов верит, что это джинн. Притащить в дом такое старье! – Что, сладкий мой, прикинем? Начнем сначала. С «Газели». С водителя, которого мы наняли и которому мы… Дальше продолжать? – выждав паузу, Женька щелкает черной костяшкой: – Которому мы не заплатили. Р-раз!

– Убери, – тихо говорит Алекс.

– Я просто открыл счет твоим грехам. И это не считая женщин! Ну что, сладкий мой? Куда мы тебя отправим после смерти? В рай? А не жирно тебе будет? Одной Алей не спасешься.

– Значит, у меня нет выхода? Мне надо идти туда, куда зовешь меня ты. Я знаю, ты только прикидываешься моим другом. У тебя есть свой корыстный интерес. Но что это за интерес?

– Вот и думай. До завтра.

И Женька исчезает.

– Невозможно… – стонет Алекс, обхватив руками голову.

Его взгляд натыкается на сумку с пивом. Бред какой-то. Рука сама тянется к банке.

– Не пей!

– Что такое?

– Не пей, козленочком станешь!

Женька хитро подмигивает ему из блестящего, как солнце, никелированного чайника.

– Ты же ушел!

– Я не могу уйти совсем.

– Сгинь!

Он включает чайник, чтобы отвязаться от наглого джинна. Да, лучше уж выпить чайку. Пора завязывать с беспробудным пьянством. За эти сутки надо принять решение. Что делать с тремя положенными желаниями? Как вернуть Алю? Следующий день будет решающим, он это чувствует. И голова должна быть ясной.

Падший ангел

Наутро Алекс решает прогуляться. Голова и в самом деле ясная, погода хорошая, птички поют, солнышко светит. Лето же! Наконец-то оно пришло. В его душе нет радости, просто констатация факта: настало лето. Листва на деревьях из клейкой стала матовой, над газонами повис терпкий запах свежескошенной травы, а васильковый ситец неба, застиранный обильными майскими ливнями, окончательно выцвел от палящих лучей июньского солнца.

В такую погоду легко влюбиться, потому что девушки, все как одна, – хорошенькие. В году не так-то много теплых, солнечных дней, и у девушек на счету каждый. И все они надели сегодня лучшие платья, самые модные джинсы, футболки и босоножки, яркие украшения, и Москва превратилась в один огромный цветник. Над каждой лилией или незабудкой кружится яркая бабочка. Просто глаза разбегаются! А они… Они смотрят на него из-за стекол своих огромных солнцезащитных очков, все эти бабочки-стрекозы: какова я? Хороша? Алекс знает, что они смотрят.

Но ему все равно. Его единственная покинула этот мир навсегда, и он глубоко несчастен. Он равнодушен к женской красоте, он стал стариком в свои тридцать лет и бредет по улице, купающейся в солнечных лучах, едва переставляя ноги. Ему не холодно и не жарко. Ему никак.

Проходит час, два. Что-то случилось за это время, он куда-то ехал. Густой запах машинного масла подсказал, что ехал на метро. Но зачем? А главное, куда?

«Где я? Как меня сюда занесло?» – удивленно оглядывается он. Четыре высоченные мачты с гнездами для многочисленных фонарей подсказывают ему, что это стадион «Динамо», следовательно, метро с одноименным названием. Район малознакомый, узкие горлышки улиц заткнуты вечными пробками, на проспекте та же пробка, и в Москву и в область, так что все тонет в сизом дыме, выдыхаемом сотнями надрывно работающих моторов. Делать ему здесь нечего, он машинально переходит дорогу и бредет дальше. Его взгляд равнодушно скользит по лицам прохожих, он бредет в глубь дворов, облагороженных пыльной городской зеленью, подальше от главной дороги, от метро, и вдруг…

Нет, этого не может быть! Или может? О чудо! Он видит Алю! Живую, здоровую, хотя и сильно похудевшую и побледневшую, с несчастным лицом и тоскующим взглядом. У нее вид, как после тяжелой болезни. Еще бы! Ведь она умерла!