Книга Святая Русь - Дмитрий Балашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Раненая лань скрылась от облавы нашей охоты в вашу страну! – говорил Копек, значительно взглядывая на Тимура. – Если вы выдадите, то и ладно, а если нет, то от пределов океана и до границ Сыгнака придут в движение все войска Дешт-и-Кипчака, пусть чагатайцы назначат место встречи для битвы!
Мухаммед Джехангир осторожно поглядел вбок и тотчас отворотил взор – до того страшен был лик родителя. Тимур молчал, глядя на Копека разгорающимся взглядом голодного барса. Посол, словно поперхнувшись, умолк, прервав излишне цветистую речь, но перемог себя и докончил твердо:
– Тохтамыш убил моего сына, выдайте мне его! Идигу убежал от нас, нарушив закон, выдайте его тоже! Так говорит Урус-хан!
Посол замолк. Тимур продолжал молчать и ответил, когда тишина стала уже почти невыносимой.
– Ты опоздал, посол! Тохтамыш уже вкусил моего хлеба. Чтущий закон не предаст гостя своего! Он, как и Идигу, нашел себе у меня убежище, я его не выдам. Я сказал! – И вновь взглянул. И холод прошел по спине Джехангира, тревожно переглянувшегося с братом, Омар-шейхом (оба сидели по правую руку от отца).
Копек, пятясь и кланяясь, покинул юрту. Видимо, и у него мурашки пошли по спине от яростного молчания Тимура. Эмиры сидели недвижно, ожидая приказаний.
– Надо собирать войска! – сказал, чуть шевельнувшись, Тимур. Он пошептал что-то совсем беззвучно, загибая пальцы, и произнес громко, в пустоту, никому и всем:
– Через месяц и четырнадцать дней Урус-хан подойдет к Отрару!
Эмиры, склонив головы, начали покидать шатер. (Был назван срок, а в то, что их повелитель никогда не ошибается, эмиры поверили уже давно.) К названному сроку войска джагатайских эмиров должны были встречать конников Урус-хана у Отрара, и каждый из них торопился отдать и исполнить приказ.
Когда последний из эмиров покинул юрту, из-за спин юношей показался спрятанный между двойными стенами юрты Тохтамыш, прослушавший все от слова и до слова. Он молча кинулся в ноги Тимуру.
– Встань, хан! – устало, словно возвращаясь из долгого обморока, произнес Тимур. – Я принял тебя, как сына, и да не ляжет меж нами никакая горечь!
По дороге на Сауран двигалась чагатайская конница, Тимур не велел брать с собою ни жен, ни детей, ни многочисленных табунов мелкого медленно бредущего скота. Только так можно было опередить Урус-хана. Про себя он знал, что воевать со степью было рано, что те же хорезмийцы или горцы Сеистана могли ударить ему в спину (потому и пробовал заслониться Тохтамышем), но раз уж возникла война, ее было необходимо выиграть. Не для того он два десятилетия собирал власть, чтобы теперь, бросив все, подобно покойному Хусейну, бежать в Хорасан!
Тимур, легким движением поводьев придержав ход чалого, остановился, пропуская войска. Воины, его воины, закаленные в бесчисленных боях, шли хорошо. Не было робости в лицах, не было той нерешительной медлительности, которая до боя говорит о разгроме. В джехангира верили. Лица, иссеченные холодным ветром, расплывались в улыбках, иные, арабским навычаем, подкидывали и ловили копья на скаку. Топорщились полные стрел колчаны, резво шли кони. К нему подъезжали эмиры, становились рядом, ожидая приказаний.
– Мы переходим Сейхун у Отрара! – сказал Тимур вслух, всем и каждому, и, обратив требовательный взор к Ярык-Тимуру и Салтан-шаху, прибавил твердо:
– Готовьте лодки!
Названные тотчас с нукерами и свитой поскакали вперед.
– А ежели Урус-хан сам у Саурана перейдет Сейхун и отрежет нас от Самарканда? – начал было Омар-шейх, на правах сына дерзнувший вопросить родителя. Мальчик весь залился румянцем, без нужды натягивая поводья.
Тимур бегло улыбнулся, поглядев на сына.
– Тогда, значит, твой отец так и не научился воевать! – ответил он.
Помолчал и, согнав улыбку с лица (мальчики должны постигать воинское искусство!), пояснил сыновьям:
– Урус-хан умен. Он ведет большое войско. С ними повозки, семьи воинов, стада. Он не захочет перейти Сейхун и бросить кочевья без защиты, ежели я сам перейду на правый берег реки! Да и нам лучше остановить джете за Отраром! Так-то, сын! – Он помолчал и докончил жестко, следя, как с приветственными кликами проходит конница:
– А наши воины пусть помнят, что за ними – река и отступить для них означает смерть!
Не глядя более на сыновей, Тимур поехал рысью вдоль дороги, по которой в столбах мерзлой пыли текла бесчисленная рать.
Подскакал гонец, сообщив, что пешее ополчение уже собрано и идет к Отрару и что на подходе дружины Сайф-эд-Дина Никудерийского и Кай-Хисрау Джиляны. Тимур удоволенно кивнул головой. Эмиры, прежде при каждом набеге джете удиравшие за Джайхун, нынче поверили в него и спешат к бою.
Мавераннахр нашел наконец в его лице своего защитника и главу. Нет, легкой победы не получит над ним хан Урус!
Небо очистилось. По-прежнему дул пронзительный северный ветер. Над отемнелой землею, над ширью песков распростерся зеленый степной закат.
Глиняный, неказистый, вечно разоряемый Отрар остался позади. Позади – тяжелая переправа через Сейхун, неверный мост на лодках, тонущие, сносимые течением кони, их призывное, отчаянное ржанье, когда лошадь, дико глядя обезумевшим взором, в последней надежде зовет хозяина…
По степи бессчетные огоньки костров. Стелется едкий дым, размокшие кизяки разгораются плохо. С черного неба летит и летит белая снежная пыль.
Воины кутаются в халаты, угрюмо и споро глотают горячее варево. В шатрах – сбиваются грудою, не снявши мокрой сряды. Тлеет осторожный невеселый разговор.
– Перемерзнем тут!
– И бежать некуда!
– А Газан доброго жеребца утопил!
– Э, Ахмад, спишь? Ты давно с Хромым, скажи, не отступит Тимур?
Старый воин недовольно шевелится, натягивая на себя конскую попону, отвечает хрипло:
– Наш джехангир когда и отступает, так для того, чтобы ударить верней! Он один стоит тысячи! Спите!
Молодые воины лежат молча, слушая непрерывный стонущий вой ветра за тонким пологом шатра. В джехангира верят, но все-таки робость, вместе с холодом, заползает в сердца. О сю пору эмиры Мавераннахра не выдерживали боя со степною могольской конницей.
Наутро все вокруг было белым-бело от выпавшего за ночь снега. Тимур, закутанный сверх чешуйчатой кольчуги в овчинный чапан, немо смотрел, как, с трудом разгибая колени, вылезают люди из шатров, как ловят и взнуздывают сбившихся в кучу голодных, издрогших лошадей. Когда выступили, опять пошел крупными хлопьями мокрый снег, косо и зло залеплявший лица воинов. Кони мотали головами, отворачивались от ветра. Быстро темнело. В черной туче несколько раз сверкнула молния.
