Книга Единственный, кто знает - Патрик Бовен

— Это самая старая из парижских больниц. Здесь, в башне, некогда располагалась тюрьма — сюда привозили на лечение заболевших заключенных из других тюрем. Вы об этом знали?

— Нет.

Он распахнул дверь на лестницу, поднялся, поздоровался с кем-то из коллег и вошел в обшарпанную комнату, вдоль стен которой тянулись металлические шкафы.

— Вот ваш шкаф, — сказал он, распахивая один из них.

— А что, он не запирается на ключ?

— Все ценные вещи вам лучше сохранять при себе. Кражи здесь не редкость.

— А кто ими занимается? Персонал?

— Персонал. Бомжи. Наркоманы. Все, кто сюда попадает. Даже ваши коллеги.

— Студенты-медики?

— Богачи здесь не работают. Если у вас с собой имеются вещи, которые вам дороги, храните их при себе. А лучше оставляйте дома.

Натан Чесс посмотрел на часы и подождал, пока Марион наденет халат. Она собрала волосы в хвост, перетянув их эластичной лентой, затем быстро рассовала по карманам необходимые вещи — записную книжку, ручку, молоточек для проверки рефлексов и стетоскоп.

Затем они снова спустились в приемную — тем же торопливым шагом, почти бегом.

— Я не потребую от вас ездить на вызовы, — сказал доктор Чесс. — Служба скорой помощи состоит из двух отделений: срочная медицинская помощь и срочная хирургическая. Все пострадавшие с травмами, ранами, другими повреждениями в результате несчастных случаев, автокатастроф — словом, все те, кому требуется срочная операция, — доставляются в отделение срочной хирургической помощи, где вам предстоит работать. Скоро вы сами во всем разберетесь. Но, так или иначе, времени у нас нет. На каком вы курсе?

— На втором.

— Это ваша первая стажировка?

— Да.

— Значит, вам еще не доводилось осматривать больного?

Она покраснела:

— Нет.

— Сколько вам лет?

— Двадцать, — ответила Марион.

— Маловато.

— Вполне достаточно.

Не останавливаясь, он бросил взгляд на бейджик, который выдали ей в секретариате:

— Марион Марш. Вы англичанка?

— Мой отец американец.

Он остановился:

— Откуда именно?

— Из Нью-Йорка. Моя мать была француженка.

— Была?

— Она умерла очень давно. Мне тогда было пять лет.

— В Америке вы не бывали?

— Нет. Но я свободно говорю на двух языках.

Натан Чесс снова зашагал — как будто с него сняли тяжелый груз.

— И как вам нравится здесь, во французской столице?

Странный вопрос. Можно подумать, она иностранка.

— Я родом из небольшого городка на юге. Поэтому, когда я приехала в Париж, в первую очередь меня поразили размеры…

— Название.

— Простите?..

— Название города.

— Экс-ан-Прованс.

— Я его знаю.

— Ах, вот как?

— Там есть французско-американский лицей. Приезжает много американских студентов по обмену. Иногда там читает лекции Джон Гришэм, американский писатель. Еще я помню знаменитую тамошнюю улицу — Курс Мирабо, так?

— Да, совершенно верно. — Марион позволила себе легкую улыбку.

В конце концов, этот человек может оказаться вовсе не таким страшным тираном, как о нем говорят. Марион вспомнила студенческую лотерею распределения, состоявшуюся две недели назад. Номером первым в результате розыгрыша оказалась буква «N», а предшествующая ей «М», соответственно, последней, так что на долю Марион, чья фамилия начиналась на эту букву, осталась лишь стажировка в службе скорой помощи, куда никто не жаждал попасть. По десятибалльной шкале студенческих предпочтений это место имело средним баллом «двойку» — иными словами, найти что-то худшее было затруднительно. Старшекурсники, говоря о нем, обычно приводили цитату из «Божественной комедии» Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий» — надпись над вратами ада. Те, кому доводилось там работать, обычно добавляли: «Чесс — ненормальный!»

Они прошли под сводами внутренней галереи. Одна из ее сторон выходила в сад. В центре возвышалась статуя некоего ученого мужа, к которой было добавлено множество разноцветных гипсовых аксессуаров, включая фаллос огромных размеров.

— Это традиция, — объяснил доктор Чесс, заметив округлившиеся глаза Марион. — Новые интерны каждый семестр меняют облик этой статуи. Но поскольку вы пока лишь студентка-экстерн, можете в этом не участвовать.

Марион искоса взглянула на него, пытаясь понять, не шутит ли он. Нет, кажется, он говорил вполне серьезно…

— Могу я задать вам один личный вопрос? — наконец спросил Натан Чесс.

Ах, вот как, значит, все предшествующие вопросы, с его точки зрения, не были личными?.. У Марион возникло ощущение, будто она на допросе в полиции.

— Я вас слушаю.

— Почему вы решили продолжать учебу?

Марион удивилась.

На данный момент она даже не ставила перед собой такой вопрос. Она выдержала экзамен после первого курса[1], собиралась стать врачом. Нужно было быть полной идиоткой, чтобы после стольких усилий отказаться от первоначальных намерений.

Она спросила себя, не устраивает ли он ей некий проверочный тест. И решила ответить начистоту:

— На самом деле я колебалась.

— Колебались?

— Вообще-то сначала я хотела стать писательницей или журналисткой. Но отец был против. По его мнению, писательство — это несерьезное занятие.

Она слегка улыбнулась доктору Чессу, заметив при этом, что глаза у него ярко-зеленого цвета.

— Но вообще-то отец просто боялся, как бы я не растратила даром свою жизнь, повторив его собственный путь, как это ему представлялось. Он музыкант, пианист, но ему приходится играть в барах, чтобы заработать на жизнь. Он буквально пинками загонял меня на медицинский факультет. Я выдержала экзамены. И вот я здесь.

Натан Чесс слегка приподнял бровь:

— Ах, вот что. Понимаю.

И снова двинулся вперед по коридору. Марион опять пришлось почти бежать, чтобы успеть за ним.

— Что вы понимаете?

— Ваш тип. Примерная ученица. Ни о каком призвании речи нет. Вы выдержали экзамены, чтобы сделать приятное папочке. Медицина сама по себе ничего для вас не значит.