Книга Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов

— Это точно. Бывало такое.

— Исстари, как я и сказал, еще до крещения Руси, было здесь капище. Только Марене-то запретными были человеческие кровавые жертвы. Знаешь, что ей жрецы всегда приносили?

— Нет… — неуверенно протянул Путт.

— Да и не только ей… Продукты, зерно, блины на Масленицу ели и соломенное чучело сжигали, молоко, кисель лили… Кстати, знаешь, откуда пошло: молочные реки, кисельные берега? Оттуда! Лили в реку зимой в проруби молоко, а летом кисель… Только в самые тяжелые годины, в засуху, при море или войне… Понимаешь, боги изначально не требуют человеческих жертв, люди сами их приносят. Землица-Матушка не потому впитывает кровь, а вместе с ней и силу, что таково Её желание, а потому — что таков Закон. Светлые боги могут и не принять, отказаться. Кровь-то впитается, а силу Сыра-Землица не возьмет. А если и примет, то только в том случае, если человек, приносящий жертву, не совершает греха…

— Погоди! Любое убийство уже есть грех!

— Не торопись! — Фомин покачал головой. — Разве грешно преступника жизни лишить? Или мы грех берем на свою душу, врагов убивая, которые бесчинствами давно смерти заслужили?

Путт хмуро кивнул, почесав пальцем переносицу.

— Вот то-то и оно! Если с темными желаниями кровь пролить, если не в угоду богам, а в собственную… — Фомин исподлобья оглядел болото. — Светлые боги такую жертву отринут, а темные — наоборот, силу великую почуют и еще больше требовать начнут! И самой страшной жертвой душу заберут…

— Да… Дела…

— Утроба эта болотная, Маренино капище, тихо веками жило. За долгое время в забвение оно пришло, жрецы сгинули, ров защитный зарос давно уже. И алтаря с кострищем ты здесь, даже если захочешь, не отыщешь! Тихо все было, пока перед первой войной с немцами душегубы в него живыми купца с женой не бросили, ножами их истыкав. Разбудили они зверя, силу темную!

— Но ведь и раньше люди и звери тут топли! — Путт закурил. — Это разве не жертвы Марене были?

— Не зови ее, не искушай! — Фомин устало привалился спиной к камню. — Когда просто человек или животина гибнет, по случаю или по дурости своей, это одно! Душа пусть и уходит, хоть с неохотой, но смирившись с Законом Жизненным, в отмеренный ей срок! А вот при насильственной смерти душу без согласия вырывают, сопротивляется она, рвется яростно обратно… Вот эта ярость, тоска безутешная такую силу являет, что одна она, сила Жизни и сила Смерти, и есть самая желанная жертва. Вот тогда-то болото и отведало горячей кровушки. И после того гать под жижу ушла за три годочка, а люди с тех пор могли перебраться на остров только тогда, когда одного из них оно прибирало. Дядьку моего сродного с теткой враз поглотило, пока мы сообразили о том. Людей требовала эта тварь, от скотины и птицы брезгливо морду воротила, хотя и поглощала, но без урчания. И все на остров стали ходить только после морозов, когда гать замерзала, а более нигде на остров не пройдешь, ни зимой, ни летом.

— Выходит, мы… — капитан не договорил, резко замолчал и смертельно побледнел, прикусив губу.

— Выйти сможем с острова, только принеся в жертву одного из нас! — до жути спокойно закончил за него страшную догадку Фомин, закурив папиросу — огонек спички не дрожал в крепких пальцах.

— А эта, из тумана? Кто такая? — осторожно спросил капитан, чувствуя ответ и боясь его получить.

— Я же ответил раньше. Марена. Ее это места, здесь она владычествует, и крест с молитвой на нее не действует. Может, какой святой ее бы и одолел, но люди же не святые, грешники мы. Так что близнецы заката не встретят, и обманываться бесполезно. Она других заберет за обман, а потом и близнецов прихватит. Но не то страшно…

— А что же? — жадно спросил капитан, чувствуя, что ужас потихоньку уступает место обычному любопытству, когда человеку самому страшно до жути, но интересно.

— Мои предки испокон здесь жили, место от любопытных глаз охраняли. Слышал, может, знающими людьми таких иногда называют. Так вот, я еще мальцом бегал, а запомнил, что дед говорил. Если туман будет молочным, без прожилок покрывалом, болотина голодной, а Марена сама к людям выйдет, то надо от острова подальше держаться. Совсем худое может быть: или остров с Поганкиным Камнем в бездну ухнет, или что похуже случится.

— Что хуже может быть?

— Что хуже, спрашиваешь?! — удивленно переспросил Фомин и ехидным голосом предложил: — А хуже для нас сейчас будет к комиссару на расправу пожаловать! Давай-ка, мил человек, переходи на ту сторону, я уж ради этого сам в болоте утоплюсь, но на тот берег проведу. Там тебя встретят, обиходят, приласкают!

— Нет уж, сами идите! — делано засмеялся Путт. — А я лучше в болото пойду. Вся эта нежить жертвы принимает, но по чуть-чуть, а те бесы людей тысячами изничтожают, миллионы голодом морят. Они этой Марене сто очков форы наперед дадут, только вряд ли она согласится…

— Постой, погоди-ка! — Фомин встал с камня и напряженно нахмурился, какая-то мысль завладела им. И вскоре усмехнулся.

— Сто очков, говоришь?! Мы накормим болотину досыта, до отрыжки, чтоб лопнула утроба ненасытная. Засаду устроим, в болотине чекистов утопим, как щенков…

— A-а! Твою мать! — отчаянный выкрик раздался на той стороне болота, а следом загремели автоматные очереди. Оглушительно и грозно рассыпалась в воздухе вычурная матерщина. И тут же кто-то нечленораздельно рявкнул густым начальственным басом, и поднявшийся переполох разом стих, как по мановению волшебной палочки.

Фомин ухмыльнулся, увидеть Марену — занятие не для слабонервных. То, что чекисты увидят именно ее, он не сомневался. Сердце чуяло большую кровь, а своей интуиции он привык доверять, благо и опыт был большой.

— Что там? — первым из лаза появился Шмайсер, сжимая в руках ручной пулемет ДП. За ним вылетели следом остальные танкисты и стали занимать оборону среди валунов.

— Ребятки, идите к гати и под елями залегайте, — спокойным, тихим голосом обратился Фомин к близнецам. — Дорогу найдете?! Лежите тихо, а как сигнал услышите, я к вам подойду. Чую, полезут скоро через гать, от тумана клочья отходить стали. Потому прихватите с собой ДТ и патроны, как только первые появятся у того пня, режьте длинными очередями. А мы чекистам представление устроим, когда нас уговаривать начнут.

— А сигнал какой? — один из братьев совсем по-детски шмыгнул носом.

— Сами поймете! — хищно оскалился капитан, и близнецы, прихватив пулемет с несколькими дисками, растворились в тумане. Фомин раскурил папироску и стал ждать. Он не ошибся в расчетах, не прошло и пары минут, как с той стороны на всю мощь взревел уже знакомый начальственный басок.

— Гауптман фон Путт, ефрейтор Шмайсер! — голос чуть кхекнул, будто поперхнулся смешинкой. — Предлагаю сдаться в плен! Болото уже окружено нашими солдатами, прорваться вы не сможете. Зачем вам гибнуть?! Мы обращаемся с пленными на основе всех международных соглашений. Вам будет обеспечено питание, медицинская помощь и возвращение на родину после войны. На размышление даю вам полчаса времени, по истечении которых мы уничтожим вас всех из минометов. Время пошло!