Книга Раз и навсегда - Джудит Макнот

– Вот и сделайте это, – резко сказал Чарльз, – а затемуходите!

Ее глаза от бешеной злобы сузились в щелки, и казалось, дажевоздух пропитался ненавистью, но вместо того, чтобы уйти, герцогиня неспешноопустилась на стул.

Несмотря на преклонный возраст, она сидела с абсолютнопрямой спиной и имела вид королевы, только вместо короны ее седую головуукрашал пурпурный тюрбан, а в руке вместо скипетра она держала трость.

Чарльз недоумевал и настороженно ждал ее дальнейшихдействий, так как был уверен, что герцогиня настояла на этой встрече лишьзатем, чтобы получить удовлетворение, заявив ему прямо в лицо: устройстводочерей Кэтрин абсолютно его не касается! Но раз она удосужилась присесть,следовательно, собирается сказать что-то еще.

– Вы видели портреты девочек?

Взгляд Чарльза упал на миниатюру, лежавшую у него на ладони,и его длинные пальцы конвульсивно сжались, как если бы он хотел защититьпортрет. От невыносимой горечи его глаза потемнели, когда он смотрел на портретВиктории. Девочка была копией своей матери – его прекрасной возлюбленнойКэтрин.

– Виктория – абсолютная копия своей матери, – неожиданнообронила ее светлость.

Чарльз посмотрел на нее, и лицо его мгновенно ожесточилось.

– Я отдаю себе в этом отчет.

– Хорошо. В таком случае вы поймете, почему я не возьму этудевушку к себе. Я возьму вторую. – Поднявшись со стула, как если бы вопрос былрешен, она взглянула на своего поверенного. – Проследите, чтобы доктор Морисонполучил банковский чек для возмещения его расходов и еще один чек для оплаты билетана пароход для младшей дочери моей внучки.

– Да, ваша светлость, – поклонился поверенный. – Что-нибудьеще?

– Еще будет масса дел, – отчеканила она напряженно. – Мнепредстоит вывести девушку в свет, обеспечить ее приданым. Мне предстоит найтией мужа, мне…

– А как насчет Виктории? – свирепо прервал ее Чарльз. – Чтовы собираетесь предпринять в отношении старшей дочери Кэтрин?

Герцогиня бросила на него сердитый взгляд.

– Я уже сказала – она напоминает мне свою мать, и я не примуее у себя. Как мне помнится, вам крайне нужна была ее мать. А Кэтрин явнонуждалась в вас – даже будучи при смерти, она произнесла ваше имя.

Так что можете приютить у себя хотя бы ее «копию». И еслисудьба уготовила вам возможность любоваться ее девчонкой, то так вам и надо.

В мозгу Чарльза все еще боролись радость и сомнение, когдастарая герцогиня высокомерно добавила:

– Выдайте ее за кого угодно, но только не за своегоплемянника. Двадцать два года назад я не одобряла союза между моей и вашейсемьями, я и теперь против. Я…

Тут она неожиданно замолкла, как будто что-то пришло ей вголову. Глаза герцогини засветились зловещим триумфом.

– Я выдам Дороти за сына Уинстона! – ликуя, объявила она. –Мне хотелось, чтобы Кэтрин вышла за его отца, но она отвергла его из-за вас.Теперь я выдам Дороти за сына – таким образом я добьюсь наконец союза сУинстонами! – Недобрая улыбка мелькнула на ее морщинистом лице, когда онаувидела страдание, появившееся в глазах Чарльза. – После всех этих лет я всееще собираюсь добиться самой великолепной партии для нашего семейства за целоедесятилетие! – С этими словами герцогиня покинула комнату в сопровождениисвоего поверенного.

Филдинг смотрел ей вслед и испытывал нечто среднее междугоречью, ненавистью и ликованием. Старая карга только что нечаянно вручила емуто, что ему хотелось заполучить больше всего на свете, – Викторию, ребенкаКэтрин. И ее точный портрет.

Невыносимая радость переполняла Чарльза, но вместе с темпочти тотчас забурлил гнев. Эта коварная, бессердечная старуха собираласьустроить брачный союз с Уинстонами – в точности так, как ей всегда хотелось.Ради этого несусветного союза в свое время она намеревалась пожертвоватьсчастьем Кэтрин и теперь наконец собиралась добиться своего.

Гнев, овладевший Чарльзом из-за того, что герцогиня былаблизка к осуществлению давно задуманного плана, чуть не затмил его ликование поповоду Виктории. Затем неожиданно ему в голову пришла мысль…

Прищурив глаза, он обдумывал ее, рассматривал со всех сторони наконец улыбнулся.

– Добсон, – громко сказал он дворецкому, – принеси перо ипергамент. Я хочу написать объявление о помолвке. Проследи, чтобы егонемедленно доставили в «Таймс».

– Да, ваша светлость.

Чарльз поднял глаза на старого слугу, его лицо отражалолихорадочное ликование.

– Она ошиблась, Добсон. Старая карга ошиблась!

– Ошиблась, ваша светлость?

– Да, ошиблась! Ей не удастся заключить самый великолепныйбрачный союз за последнее десятилетие, потому что это сделаю я!

Это было ритуалом. Каждое утро приблизительно в девять часовдворецкий Нортроп открывал массивную парадную дверь роскошного загородногодворца маркиза Уэйкфилда и получал экземпляр «Таймс» от лакея, доставлявшегогазету из Лондона. Так было и на этот раз.

Затем, как обычно, Нортроп пересек отделанную мраморомприемную залу и передал газету другому лакею, стоявшему перед широкойлестницей.

– «Таймс» для его милости, – торжественно провозгласил он.

Лакей понес газету через залу в столовую, где, пообыкновению, Джейсон Филдинг, маркиз Уэйкфилд, завершал завтрак и читал почту.

– «Таймс» для вашей милости, – робко пробормотал лакей,положив газету рядом с кофейной чашкой маркиза и забрав пустую тарелку. Неговоря ни слова, маркиз взял газету и открыл ее.

Все эти действия исполнялись с прекрасно отработанной ибезупречной точностью, ибо лорд Филдинг был апологетом неукоснительногопорядка, требовавшим, Чтобы в его поместьях и особняках все действовало, как вхорошо отлаженном механизме. Его слуги испытывали перед ним благоговейныйстрах, относясь к нему как к пугающе недоступному божеству, которое ониотчаянно стремились ублажить.

Страстные лондонские красавицы, которых Джейсон таскал ссобой на балы, в оперу, на спектакли – и в постель, относились к нему так же,поскольку он третировал их, как и своих слуг. И тем не менее женщины взирали нанего откровенно тоскующими глазами, ибо, несмотря на цинизм, Джейсона,несомненно, окружал ореол мужественности, что приводило женские сердца втрепет. У него были черные как смоль волосы, проницательные глаза отдавализеленью индийского гагата, губы одновременно выражали твердость ичувственность.