Книга Бард и Сердце святых клинков - Анна Лучок

что ты пообещал ей путешествие! Ты взрослый мужик, ты бывал уже в передрягах. Как думаешь, ей там место? Ты вообще видел её? Она тощая, как спичка, её ветром поведёт, и она себя покалечит, не говоря о противниках.

Ганс стал говорить чуть тише, чтобы не услышала Эмма. А потом ещё долго говорил мне о её неуклюжести, об опасности мира и о моём распиздяйстве. Удивлялся, как я вообще пришёл к нему с таким. К концу своей тирады он так часто дышал, что я побоялся: он взорвётся от эмоций. Но Ганс выдохнул, залпом выпил своё пиво и угрюмо посмотрел в пустую кружку. Я не решался открыть рот. А друг просто сверлил взглядом дно.

— Мы все начинали с такого. И я был мелким, тощим и неуклюжим в своём первом бою, — мой голос предательски дрожал, но я надеялся хоть немного успокоить друга.

— Ты мужик.

— Что-то я не помню, что, при вступлении в гильдию просили предъявить половую принадлежность.

— Хаген, ты перегрелся? — Ганс сплюнул и, кажется, по новой начал закипать. — При чём здесь твой корнишон? Я понимаешь ли о том, что в походе мужику проще, они от природы сложены лучше, и выжить у них шансов больше, — последнее он добавил чуть тише и снова уткнулся в пустую кружку.

Ганс налил себе ещё немного пива, несколько раз тяжело вздохнул, пока вернулся обратно ко мне. Почему-то меня радовало, что не мне одному тяжело даётся этот разговор. Правда, что ответить, я пока не понимал.

— Много ли ты встречал девушек, авантюристов? Может, у них уже давно есть свои хитрости, и они давно захватили гильдии. Просто мы не в курсе, — я продолжил откровенно дерзить и надеялся, что прокатит так.

Потом он поднял на меня взгляд, пустой, почти отрешённый, и кивнул на подсобку. Запустил меня внутрь, закрыл дверь и сполз вниз, накрыл лицо ладонями. Я совершенно не понимал, что мне делать и чего добивается Ганс. Бить он меня, конечно, вряд ли будет, да и для засола в бочке я был слишком большой. Ещё через мгновение Ганс оторвал руки от лица и посмотрел на меня, так внимательно, будто пытался разглядеть что-то в самой глубине, какой-то скрытый смысл.

— У меня была напарница, её звали Урсула, — я присел рядом с другом, история обещала быть долгой. — Мы познакомились в столице, на одном из рейдов в северные горы. Она была лучницей, и во время рейда чуть не попала в окружение монстров. Я и ещё пару мечников помогли ей, и с тех пор между нами завязалась дружба… — Ганс чуть притих, подбирая слова, окунаясь в своё прошлое. — Вместе выполняли задания, сопровождали, мы были вместе шесть лет. Строили совместные планы, даже участвовали в парных турнирах. Я был счастлив, и, кажется, она тоже. На мои предложения осесть где-то, она всегда отвечала отказом и хотела быть авантюристом до тех пор, пока сможет держать ровно лук. Но я всё равно время от времени предлагал ей обустроиться в одном из городов. В очередном рейде я не усмотрел, и её унёс гоблин. Он подкрался к ней сзади, резанул каким-то тесаком по ногам и утащил в пещеры. Я не успел её отбить. Этот маленький говнюк скрылся в пещере, а я потерялся без огня.

Ганс, который минуту назад был словно скала и сотрясался надо мной в гневе, сжался до клубочка. Его плечи чуть подрагивали, глаза блестели от слёз. Я никогда не думал, что увижу его вот таким, разбитым. Но между тем он выдохнул и продолжил.

— Через несколько дней поисков мы нашли её тело, всё в царапинах, синяках и ссадинах. Она была ещё живая, но совершенно не могла говорить. Я потратил всё, что у меня было… — Ганс замотал головой, его голос чуть подрагивал, и, казалось, будто он сейчас разрыдается, прямо как Эмма вчера. — Урсула продержалась ещё три дня. Я попытался продолжить свой путь авантюриста, но не смог. Всегда вспоминал её и впадал в какую-то ярость и всегда махал копьём без разбору. Во время одного из сражений я ранил своего товарища и решил завязать. Нашёл Гело, встретил тут Мэри и зарёкся брать в руки оружие. Каждый раз у меня стоит перед глазами Урсула.

Как-то машинально я положил руку на плечо Ганса и похлопал его. Это совершенно не помогало найти хоть какие-то мысли. А мой друг всё же позволил себе расслабиться и несколько раз всхлипнул. Так, жалобно и тонко, словно это не был огромный трактирщик.

— Я очень виноват перед ней, — и почти шёпотом добавил: — Я не хочу похоронить дочь, не так. Почему-то теперь я очень ярко представляю, как Эмму утаскивают гоблины. Кусают, уродуют, насилуют. Как она дрожит, ночуя под открытым небом, сопровождая караван. Как пытается сражаться с обычными пустынными жуками, которых вокруг Гело как грязи. Не хочу так.

Мы вышли из подсобки мрачные, теперь оба помятые, будто только что перетаскали все протухшие запасы на свалку за город. Моё тело ломило так, будто я действительно нёс на себе тонну, не меньше. Ганс не смог оставаться за стойкой и передал всю работу Эмме. Лучик будто прочитала всё по нашим лицам и не донимала меня расспросами. Я забрал кружку эля и бульон с собой, правда, от таких подробностей совсем ничего не хотелось.

Сел на кровать с лютней и стал перебирать струны, мотив не складывался, а мысли всё кружили где-то вокруг рассказа Ганса, вокруг опасностей, которые Эмма может встретить, даже находясь рядом со мной. А ещё вокруг того, что так страшно, мне давно не было. С момента смерти родителей моя жизнь была тихой, без особых всплесков, и мне это нравилось, так было проще.

В лучшем случае я схожу с Эммой в поход, и она разочаруется в романтичности этого занятия. В худшем — она найдёт авантюриста вроде того мечника и убежит из дома. Не знаю, как сложится в действительности, но я просто обязан поговорить с Гансом ещё раз, я должен хотя бы попытаться приблизиться к лучшему раскладу жизни Эммы.

Я ещё долго сидел, пытался нащупать мелодию, но каждый раз выходило так пискляво и тоскливо, что меня пробирало до мурашек, а вместе с этим идея разговора с другом становилась всё немыслимее. Он же пошлёт меня куда подальше, а Эмму так и вовсе может запереть и никуда не выпускать. Надеюсь, моё откровение не сделает только хуже.

Когда за окном окончательно стемнело, я выглянул в коридор второго этажа. С