Книга Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко

В доме Спиридоновых, на антресолях, в бывшей детской сестер, а теперь комнате Люды и Маруси, собралось человек десять. Александр Алексеевич днем на службе, Александра Яковлевна — редкий случай — поехала в гости, оставив самого младшего в семье, малыша Колю, на попечение няни. Коля был поздним и долгожданным сыном Спиридоновых, и мать престо надышаться на него не могла…

Столь подходящий момент, когда взрослые отсутствовали, и решено было использовать для чтения первого литературного опыта младшей сестры. Хотя мать свободу своих дочерей ни в чем особенно не стесняла, подобное Марусино сочинение она вряд ли бы одобрила.

В роли публики выступали знакомые гимназистки. Из Марусиных одноклассниц на чтение пришли только Клаша Семенова, тоже поступившая вместе с Марусей сразу во второй класс, — Маруся с ней за последнее время довольно близко сошлась, и Роза Гармиза— маленькая, болезненная девочка, младшая сестра Ани Гармиза, подруги Юлии Спиридоновой. Остальные слушательницы — старшие гимназистки из классов Юли и Люды, постоянно бывавшие в доме и давние Марусины знакомые: Ванда Колендо, Аня Гармиза, Надя Лукашевич, Лиза Обет…

Девочки с трудом расселись в маленькой комнате. Марусе было немного не по себе — все-таки первое публичное выступление, но она храбрилась и старалась скрыть смущение.

— Да ты не бойся, — подбодрила Ванда Колендо, высокая красивая девочка-полька.

Ванда вне стен гимназии была живой и бойкой, а на уроках почему-то сразу делалась похожей на зимнюю муху. Она перебиралась из класса в класс еле-еле на тройках, гимназию терпеть не могла и готова была заранее признать Марусино произведение превосходным. Сама-то она ничего подобного в жизни бы не написала. Вот рисовать — это да, рисовала Ванда замечательно, а водить ручкой по бумаге… Только под диктовку, и то с ошибками.

— Не бойся, не бойся, — закивала и Роза Гармиза. — Ты же сочинения пишешь почти лучше всех.

Маруся слегка откашлялась и, не поднимая глаз от тетрадки, начала чтение. Впрочем, несмотря на смущение, читала она громко и довольно выразительно.

Рассказ назывался «В классе», и в нем действительно доставалось всем. Не было ни одного преподавателя, чьи смешные или слабые стороны остались без внимания. Даже добрейшего батюшку, отца Михаила, у которого редко кто по закону Божьему получал ниже «хорошо», не пощадил Марусин язычок. Даже преподавателя словесности, строгого и толстого Николая Николаевича Галкина, так благосклонно относившегося к Марусиным иногда слишком вольным выступлениям на уроках.

Но особенно пострадала классная дама. Прозвище Двухвостка, придуманное Марусей, шло ей как нельзя больше. Действительно, даже внешне высокая и тощая надзирательница второклассниц напоминала плетку-двухвостку, а уж натуру ее Марусино прозвище передавало совершенно точно. Впрочем, ей-то как раз досталось по заслугам.

Двухвостка жизни своим подопечным не давала. Вечерами она без устали выслеживала в городе учениц тамбовской гимназии, и стоило ей заметить какую-нибудь девочку в не положенном по уставу месте — на Базарной площади, или после семи вечера на Знаменской или на Дворянской, или в кондитерской, пусть даже и с родителями, — обязательно запишет и оставит в классе без обеда.

А еще у классной дамы была премерзкая манера подкрасться незаметно к группке учениц, что-либо обсуждающих между собой, и подслушать, о чем они говорят. Не гнушалась и подглядыванием за ученицами из-за стеклянных дверей класса.

Но больше всего Двухвостка любила читать нравоучения. Распекала она свои жертвы тихим мерным голосом, напоминавшим шипение змеи. Нотация длилась очень долго, иногда по часу, и все это время нужно было стоять прямо и смотреть Двухвостке в лицо.

Если насмешки над батюшкой и не вызвали безусловного одобрения слушательниц, то страничка, посвященная ненавистной надзирательнице, прошла у публики на «ура».

Слушательницы просто стонали от смеха, когда разошедшаяся Маруся, голосом и мимикой великолепно пародируя классную даму, стала читать за нее нотацию. Вынеся традиционный и неизбежный Двухвосгкин приговор: «На два часа в классе без обеда!», Маруся на секунду подняла глаза от тетрадки и вдруг замолчала. Девочки сначала в недоумении посмотрели на чтицу, потом тоже стали оборачиваться к дверям. Смех тут же смолк, и в комнате повисла зловещая тишина.

В дверях стояла сама Двухвостка, прямая как палка, с вытянутым окаменевшим лицом. Очевидно, она подслушивала за дверью, но, не выдержав насмешек, шагнула вперед, обнаружив свое присутствие.

Молчание становилось угрожающим. Классная дама обвела девочек ледяным взглядом, подолгу задерживаясь на каждом лице, чтобы лучше запомнить. Потом повернулась и, так и не сказав ни слова, спустилась по скрипучим деревянным ступенькам. Было слышно, как хлопнула входная дверь.

Девочки переглянулись.

— Ну вот, — после долгой паузы сказала Люда, — и что теперь будет?

Вопрос повис в воздухе.

— Может, и не выгонят, — наконец нерешительно предположила Аня Гармиза. — Но выговор точно сделают и оценку по поведению снизят.

Ванда сказала с досадой:

— И откуда она только взялась?

— Она же любит по домам ходить, — вздохнула Клаша. — Проверяет, кто чем дома занимается, и все такое… Вот и пришла, и поднялась незаметно.

— Наверное, велела Аннушке не докладывать о своем присутствии, — предположила Юля и задумчиво добавила: — Маму жалко.

— Да уж, родителей теперь точно у всех вызовут…

Маруся, до сих пор молчавшая, упрямо вздернула подбородок и решительно захлопнула тетрадь:

— Никто из вас ни в чем не виноват. Я сочинила, мне и отвечать. Мне одной, понятно? Так я им и скажу!

И вот сейчас второй класс ждал последствий вчерашнего события. Стало известно, что уже послали в канцелярию Дворянского собрания за отцом Спиридоновой, Александром Алексеевичем.

Марусе сочувствовали почти все, кроме первой ученицы и гордости гимназии Марии Гольден. Маша училась на одни пятерки и не понимала, зачем из учебы устраивать балаган. Если эту задаваку Спиридонову выгонят, так ей и надо! Но открыто высказывать свое мнение о происшедшем Маша не решалась: среди учениц гимназии «пятерки» были не в почете, на отличницу Гольден и так смотрели косо. У большинства девочек в дневниках постоянные тройки перемежались редкими четверками.

Прозвеневший звонок заставил учениц неохотно разойтись по своим местам. В класс вошли немка