Книга Вармастер. Боярская стража - Сергей Извольский

видно пульсирующего огонька пламени — весь аккумулированный в камне огонь рыцарь-наставник влил в меня. Ладно, на едва прикрытые прелести дамы-воспитательницы можно смотреть долго, и в ином случае задержался бы в кровати, но очень любопытно, как выгляжу я сам.

В теле угнездилась неприятная тянущая слабость, и преодолевая ее я встал, едва не закряхтев как старый дед. Уселся на краю кровати, осмотрелся. Одежды рядом не наблюдалось, поэтому обмотавшись одеялом пошел к зеркалу. Замерев, в смешанных чувствах некоторое время рассматривал отражение. Странное ощущение — я ведь не помню себя прежнего. Воспоминания остались, вплоть до некоторых мелочей, таких как номер первой машины, но свое лицо, внешность — не помню совсем. А может и хорошо, что не помню — нет шока отторжения.

В общем, в этом плане начинаю с «чистого листа», внимательно всмотрелся я в свой новый облик. В отражении на меня глянул темноволосый худосочный подросток. Впавшие скулы, темные глаза в обрамлении усталых синяков, вид насупленный и хмурый, как у ворона. Не писаный красавец, хотя порода чувствуется. Но черты лица, конечно, отходят на второй план перед заметно выделяющимся шрамом. Целительница залечила рану и шрам выглядел так, как будто порез нанесен несколько лет назад, но при этом под кожей шрам заметно «тлел», словно сокрытые тонким слоем пепла угли.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов, — с интонациями Высоцкого из «Место встречи изменить нельзя» прошептал я, сразу же поморщившись от возникшего в щеке жжения.

Так, а… а как меня вообще зовут? Интересный вопрос. Ни старого имени не помню, ни нового не знаю. Пустота.

Наклонился к зеркалу вплотную, рассматривая шрам на левой щеке. Спрятанная в нем тонкая полоска живого пламени пульсировала в такт ударам сердца — если присмотреться внимательно, это заметно. Да, привлекательности огненный шрам не добавит, но сильнее уродуют шрамы те, что на чести. Хотя… Судя по поведению за пиршественным столом, таких шрамов любезно предоставивший мне свое тело юноша набрал немало.

И вот это может стать проблемой.

Вздохнув, отгоняя тяжелые мысли, сделал шаг назад и покрутился перед зеркалом. Со стороны подобное может быть и выглядело глупо, но мне ведь теперь жить в этом теле, надо его хоть осмотреть в деталях.

Мое королевское высочество довольно высокий, выше среднего роста. Худоват, даже дрищеват — уж наедине с самим собой можно признать, но при этом выразительно жилистый. Снова присмотрелся к шраму. В нем можно найти и плюс, пусть и временный — скрывает откровенно детские черты лица. Сколько мне — пятнадцать, шестнадцать?

Ладно, сойдемся на том, что я сильный, но пока легкий. Похоже барон Вартенберг, упустивший воспитание подопечного, тренировки пропускать ему все же не позволял. По наитию я приподнял ногу и постучал пяткой по полу. Звук раздался глухой, сочный. Мозоли на пятках — каменные. Ладони — опустил я взгляд, тоже в порядке. Руки пусть и ухоженные, но не белоручка — если не тяжелая работа, но хорошие физические нагрузки точно этому юному телу знакомы.

Все не так уж и плохо. За исключением того, что меня — теперь меня, мне дальше в этом теле жить, пытались отравить, а еще едва не отчекрыжил ухо нечеловечески красивой принцессе-вейле и размазал по стене трех резунов-граничар из австрийского фрайкора. Знакомое название — насколько помню, изначально это иррегулярные подразделения ополчения окологерманских наций и им сочувствующих. Но здесь, похоже, это «ополчение» на уровне вполне себе гвардейских частей. Если не по уважению, помня презрение офицеров и бояр, то по положению, потому как на высочайший прием были допущены.

Пусть я и удачно в этом мире припарковался, без неприятностей не обошлось. Другое дело, все могло быть гораздо хуже — вот появился бы здесь в теле пленницы, которой чуть ухо не отрезал, такие неурядицы показались бы мелочной ерундой.

Размышления об этом промелькнули быстро, задвинутые в сторону мыслями о принцессе-вейле, которую я сначала чуть не изуродовал, потом спас. Надеюсь, ее все же не прирезали в суматохе. Появление пленницы срежиссировано — уверен, что юное тело сознательно спровоцировали на показательную экзекуцию. Другое дело, что этому помешали другие — те, кто мое высочество попытался отравить, поломав первым всю игру по дискредитации. В общем, принцессу-вейлу нужно спросить и допросить, это важно. Потому что вокруг меня, перефразируя классику постмодерна, закручивается крайне нездоровая канитель.

Пока я размышлял, продолжая смотреть на себя в зеркало, Маргарет проснулась. Не увидела меня на кровати, вскочила заполошно. Выругалась на незнакомом языке (по интонации все понятно), но почти сразу нашла меня взглядом. Выдохнула облегченно, потом спросила что-то резко и быстро на все том же языке. Причем смотрела она на меня без особой теплоты, и как бы даже не с неприязнью.

— Не, не понимаю я.

Маргарет разразилась еще одной длинной фразой. В этот раз я в ее «йаккало пуккало» даже отдельных слов почти не выловил, она от волнения как итальянка зачастила.

Я снова только руками развел. Говорить было реально больно; причем, вот что странно — понял я одну неожиданную вещь. Проверяя догадку, ожидая боли нажал языком на щеку изнутри, но не почувствовал вообще ничего. Шрам реагировал огненным жжением только тогда, когда я открывал рот, чтобы что-то сказать. Вот это неожиданный побочный эффект связи физического и эфирного тела.

«Хватит валять дурака!» — между тем заметно злясь, уже перешла на крик Маргарет. Фраза ее была длиннее, но смысл я прекрасно понял. Как и то, что не очень-то она меня и любит, а недавние визги, плач и истерика — жалость к себе, а не ко мне.

— Марго, послушай…

«Я тебе не Марго, а леди Маргарет!» — примерный смысл длинной отповеди я уловил.

Да, со шрамом все верно — зажигает болью, только когда говорю. А вот с Марго признаю, ошибка: в моем взоре молодая девчонка не старше тридцати, но она-то видит сейчас перед собой гораздо более юного собеседника. Хотя почему она так вольно обращается с моим королевским высочеством — большой вопрос. Маргарет снова начала выдавать череду непонятных быстрых фраз, но я жестом ее помолчать.

— Послушайте меня внимательно, дама-воспитатель… — произнес я, медленно чеканя слова.

От накатывающего раздражения жжение в шраме ощущалось сильнее. При этом боль была терпимой — я невольно начал говорить по-иному, стараясь держать неподвижным левый угол рта. Манера речи сразу изменилась, как звучание — стало похоже на голос знаменитого в недавнем прошлом актера, который практически в любой ситуации говорил так, как будто набрал в рот