Книга Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - Маргарет Джордж

На территории дворца зеленели пышные сады, где искусные садовники выращивали множество великолепных цветов: красные маки, синие васильки, алые розы. Они пышно распускались на фоне ослепительно белых зданий. На глади многочисленных прудов плавали голубые и белые лотосы, и дивные ароматы сливались в неповторимую смесь, которую можно было бы назвать «благовонием Птолемеев». Если бы кто-то смог заключить его во флаконы, оно стало бы драгоценным: одновременно пьянящее и освежающее, поскольку морской воздух не позволял цветочному духу застояться.

Дворцовый комплекс строился на протяжении долгого времени, и его здания не походили друг на друга. В самых великолепных покоях полы были выложены ониксом или алебастром, стены — из эбонита. Внутреннее убранство являло собой истинное пиршество роскоши: ложа, украшенные яшмой и сердоликом, столы из резной слоновой кости, скамейки для ног из лимонового дерева. Расшитые золотом драпировки, выкрашенные пурпуром из Тира, прикрывали эбонитовые стены — богатство затмевало богатство. Драгоценные шелка проделали путь с далекого востока, от рубежей Индии, чтобы стать чехлами и покрывалами для нашей мебели, а полированные плиты полов отражали образы множества рабов, выбранных за свою телесную красоту.

Я могла бы не покидать это волшебное царство, но когда ты растешь среди подобного великолепия, оно начинает казаться обыденным, а внешний мир влечет к себе. Человек всегда тянется к незнакомому, а тем более — к запретному. Юную царевну Клеопатру манил город за дворцовыми стенами, и теперь ей предстояло провести гостей из Рима по тем местам, которые, по правде сказать, были в новинку для нее самой.

Римлян, пожелавших осмотреть город, набралось очень много. Потребовалось немало колесниц и лошадей из царских конюшен. Мелеагр и Олимпий прибыли рано, они явно нервничали. Мой отец появился с пристыженным видом. Мелеагр привлек к участию в экскурсии своих товарищей из Мусейона, а сопровождала нас македонская придворная гвардия — как в качестве почетной свиты, так и (неприметно) в качестве телохранителей.

Вот тут присутствие Олимпия оказалось очень кстати: мальчик знал город как свои пять пальцев и подсказывал мне. И неудивительно: он был свободным горожанином, но не принадлежал к царскому роду, поэтому имел возможность передвигаться по Александрии без ограничений.

Я заняла место в большой церемониальной колеснице рядом с Помпеем. Сбоку от меня уселся Олимпий, очень бледный отец вцепился в поручень, остальные расположились позади. Возницей у нас был капитан гвардии.

Когда мы выехали за пределы дворцовой территории и покатили по широким улицам, раздались приветственные возгласы — к великому моему облегчению, дружелюбные. Ведь в Александрии никогда не знаешь, чего ожидать, настроение уличной толпы переменчиво, она быстро переходит от восторга к ярости. Сейчас люди, похоже, радовались возможности увидеть своих правителей, но присутствие такого количества римлян могло быстро превратить радость в гнев.

Мы с отцом приветствовали народ, и мне было приятно, когда нам отвечали криками и кидали цветы. Из толпы звучало прозвище отца — Авлет, то есть Флейтист; судя по тону, выкрикивали его доброжелательно.

Широкая улица была вымощена мрамором и обрамлена колоннадами, делавшими ее прекрасной, как храм. Она вела нас к усыпальнице Александра, находившейся на пересечении дорог, проложенных строго с юга на север и с запада на восток. Там наша первая остановка.

Все гости нашего города посещали это священное место, воздавая честь памяти Александра. Именно он разработал план города и назвал его собственным именем, передав тем самым и часть своей магии. Сейчас, по приближении к гробнице, притихли даже самые шумные, обменивавшиеся шутками римляне. Сам Непобедимый лежал в хрустальном саркофаге — кто не проникся бы благоговейным трепетом при виде этого зрелища?

Я была здесь раньше лишь однажды и запомнила гробницу как место, наводящее страх: спуск в темную пещеру, окруженную мерцающими лампами, где под хрустальным куполом лежало мумифицированное тело в золотой броне.

Пока мы шли, Олимпий тихо давал необходимые пояснения:

— Его доставили сюда, а не в Сиву… сохраняли тело в меду… золотой саркофаг расплавили, когда было туго с деньгами… жрецы в Мемфисе отказались хоронить его: сказали, что куда его ни положи, он все равно не успокоится…

— Откуда ты так много знаешь? — спросила я его шепотом.

— Я не знаю и малой доли того, что бы хотел, — ответил он так, словно счел мой вопрос весьма невежественным.

Помпей устремил взгляд на лежащую фигуру, глаза его округлились еще больше, и я услышала, как он невнятно бормочет на своей латыни.

— Он хочет стать новым Александром, — прошептал Олимпий мне на ухо. — Льстецы говорят, что между ними есть сходство. Он и волосы стрижет в той же манере.

Мне сравнение не понравилось: ведь Александр завоевал Египет.

— Ни капли не похож, — возразила я.

— А многие люди все-таки сравнивают его с Александром, — заявил Олимпий. — Они говорят о его молодости и называют его Магнус — Великий. Он единственный римлянин, удостоившийся подобной чести в двадцать шесть лет. Правда, поговаривают, — тут мальчик наклонился и заговорил так тихо, что я едва его расслышала, — что Помпей сам присвоил себе этот титул! И что он буквально заставил Суллу позволить ему отпраздновать триумф.

Олимпий с благоговением взирал на своего кумира.

Я остановилась рядом с ним и — не ты ли, Исида, вложила в мои уста те слова? — произнесла:

— В моих жилах течет кровь Александра. Мы, Птолемеи, принадлежим к его роду.

Помпей, казалось, очнулся от своих мечтаний.

— Значит, ты благословенна, царевна, — отозвался он.

— Он хранит нас и нареченный его именем город, к вечной славе, — сказала я. — Он наш покровитель.

Отец, стоявший позади меня, заламывал руки и выглядел испуганным.

Помпей серьезно посмотрел на меня:

— Ты достойна быть потомком Александра.

Дальше путь лежал к Мусейону, названному так в честь девяти муз, покровительниц мысли и творчества. Для римлян провели подробную экскурсию, им представили ведущих ученых и показали читальные залы. Потом настал черед библиотеки — самого большого в мире хранилища письменных текстов. Ее основал Птолемей Второй, и каждый последующий царь ревностно пополнял это выдающееся собрание.

У входа нас приветствовал Аполлоний, главный библиотекарь.

— Мой великий царь, царевна и почтенные граждане Рима, — молвил он, поклонившись так низко, что заскрипели его немолодые кости. — Позвольте мне показать вам этот храм письменного слова.

Он провел нас через несколько залов, соединявшихся словно звенья в цепи. Под высокими потолками тянулись ряды окон, пропускавших в помещение дневной свет. На скамьях за мраморными столами читатели, представлявшие все народы Ойкумены, склонялись над развернутыми свитками. Я увидела грека в тунике, араба в своей просторной одежде, иудея в мантии и капюшоне, египтянина в кожаной юбке, с голой грудью. Все они вскинули головы, когда мы вошли.