Книга Сыны Тьмы - Гурав Моханти

менее грязных, менее кровавых, менее огненных, – в надежде, что это поможет отделить настоящих оракулов, тех, кто действительно мог предсказывать будущее, от Порченых. Но вывод был только один – нет сита лучше, чем боль.

И сегодня она станет свидетелем этого. Посвященных в молчании проводили в Большой зал, где Сестры должны были пройти испытание. Если они его пройдут – они выживут. И она будет там со свитком и пером, дабы предсказать судьбы мира.

Если успеет вовремя.

Ибо Масха опоздала. Впервые одеваться в наряд матроны было не легче, чем одной рукой жонглировать четырьмя ножами. Белые одежды с золотой каймой должны быть уложены асимметричными складками, золотой пояс вокруг талии должен был быть выровнен по центру, ботинки должны были быть на железных каблуках, губы накрашены, а Цепь Семи, висевшая на шее, должна была находиться над сердцем, будучи направленной вперед. И главное, она совершенно забыла побрить голову прошлой ночью.

Промокнув случайные порезы на голове ватными тампонами, она посмотрела на свое отражение в чаше с водой, пытаясь разглядеть, не сохранились ли на голове следы волос. Испещренное сотней шрамов алебастровое лицо. Голова, сияющая, как яйцо грифона. Идеально.

На стене застыла, наблюдая за Масхой осуждающим взглядом, крошечная ящерица. Девушка показала ей язык, выскочила из комнаты и побежала по коридору, на покрытых шрамами губах плясала улыбка.

Масха чувствовала себя до смешного счастливой. Она все еще не могла поверить, что шесть лет службы оракулом окончены. Наркотики, которые заставляли употреблять оракулов, на долгие месяцы погружали их в состояние сна и вдобавок имели неприятные побочные эффекты, к которым относилась в том числе и смерть. Очень немногие из тех, кто выжил, становились матронами. Она была одной из счастливчиков.

Теперь она могла есть настоящую еду, а не только рис и чечевицу, приправленные наркотиками. Ее рот наполнился слюной от одной мысли о еде во всех ее воплощениях. О хрустящих фиолетовых баклажанах, об орехах с молочной мякотью, о рыбном карри, о бамии с тамариндом и кориандром. Голод рычал внутри подобно крадущемуся зверю.

Масха наконец добралась до зала и незаметно проскользнула в очередь матрон. Когда тебе всего тринадцать лет и ты явно небольшого роста, это имеет свои преимущества. Она могла слышать песнопения Сестры Милосердие. Она огляделась вокруг и прошла вправо, переступая через босые ноги пожилых, более невежливых матрон, пока не достигла места, откуда могла наблюдать за Посвящением. Зал Посвящения напоминал роскошный бальный зал, который она когда-то видела ребенком, до того как Сестры спасли ее и очистили от скверны. Теплый желтый свет струился из стеклянных шаров, подвешенных по всему залу на золотых цепях. Красная циновка, расчерченная перпендикулярными линиями, лежала на полу, под ножками выстроенных рядами деревянных длинных лавок. Одним словом, все это можно было бы назвать… величественным. Но сегодня здесь пахло потом, страхом и дерьмом.

К деревянной стойке металлическими кандалами был привязан черноволосый мальчик. Он висел вниз головой, конечности его были растянуты в разные стороны. Он кричал в агонии. А рядом находились еще четыре деревянных стойки, уже пустые, забрызганные кровью. Кровью тех, кто потерпел неудачу. Пепел! Я все пропустила!

Рядом с мальчиком стояла одетая в черные одежды Сестры глава Дома оракулов. Под глазами Сестры Милосердие пролегли темные круги, придавая ей выражение глубокой печали и жалости. Женщины не могли получить почетный титул ачарьи, который присваивался Мастерам Знания, окончившим Цитадель Меру. А потому образованные женщины добились того, чтобы люди менее образованные называли их Сестрами, пусть даже в самих этих женщинах не было ничего сестринского.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я просто вынуждена это делать, – сказала Сестра Милосердие, осторожно укладывая в сумку четыре стеклянные бутылки. Она завязала сумку, затем яростно ударила ею о стену – раз, другой, третий. А потом встряхнула пакет, позвякивая его содержимым – сотнями осколков битого стекла. Одной рукой она повернула деревянную стойку на оси так, чтобы голова мальчика оказалась обращена к ней.

А затем Сестра Милосердие медленно, осторожно надела мешок на голову мальчишке и туго затянула шнурок вокруг его шеи. Лица ребенка не было видно; сейчас он походил на огородное пугало, какие крестьяне используют на своих полях.

Сестра Милосердие запела, и матроны принялись повторять в унисон ее последние слова:

– Но боль… боль – это великое облегчение, путь, уводящий от погибели, спасение наших душ.

И, произнося эти слова, Сестра Милосердие со всей материнской нежностью начала аккуратно обматывать лицо мальчика мешком так, словно это была глиняная скульптура.

– Спасение наших душ, – повторили матроны.

Мешок приглушал крики мальчика, но его агония была громкой сама по себе. Его тело билось под ремнями, как рыба, вытащенная из воды. Бледные пальцы Сестры Милосердие массировали через ткань его шею, двигаясь вверх по щекам мальчика к его глазам и, наконец, к вискам.

– Боль изгонит из тебя проклятого демона, изгонит проклятие, дарованное Отцом Лжи, чтобы причинить нам вред, мальчик, – сказала она. – Но мы очистим тебя от Зла и приведем на сторону Света.

С каждым движением ее рук мешок все сильнее пропитывался кровью. Пятна образовались там, где были нос и уши мальчика. Бессловесные крики ребенка стали такими пронзительными, что у Масхи заболела голова. От одного воспоминания о собственном посвящении у нее свело живот. Возможно, ее слезы и высохли, но она может утонуть в этой боли в любое время, когда захочет.

– На сторону Света, – эхом отозвался хор.

К счастью, крики прекратились, и мальчик начал издавать странные звуки. Все вокруг ахнули. Сестры нервно шагнули вперед, и матроны достали свои пергаменты. Увидев это, Масха нащупала свои писчие принадлежности.

Сестра Милосердие сделала шаг назад, ее рука была скользкой от крови. Она сняла мешок с головы мальчика, и тишина раскинула по залу свои призрачные объятия.

Масха проглотила подступившую к горлу желчь, не желая пропустить свое первое посвящение в матроны. Лицо мальчика казалось окровавленным месивом, все было скрыто за картой порезов и ран. Нос был разрезан надвое. Один осколок торчал из левого глаза. Масха непроизвольно прикоснулась к собственным шрамам и вздрогнула.

Сестра Милосердие заставила мальчика понюхать кусочек лунного зерна. И в тот же миг здоровый глаз мальчика открылся, как восходящее желтое солнце, сквозь глазное яблоко лилась нестерпимая энергия.

– Расскажи нам, что ты видел? – любезно спросила Сестра Милосердие.

– Я видел, как айраваты ломали высокую стену. Их десятки, – невнятно ответил мальчишка. – Я видел людей, горящих в синем пламени, рядами. – Он прижал руку к лицу. – Я чувствовал жар.