Книга Война и потусторонний мир - Дарья Раскина

крепость, переодевшись трехголовым змеем. Петр хохотал и не был уверен, лились ли слезы из глаз от веселья или расплющенных пальцев на ногах.

Именно такого, разгоряченного и радостного, его и настиг оробевший капитан-лис.

– Князь, – он стукнул каблуками, поводя носом, – возможно ли обратиться к вам с просьбой…

– Конечно, любезный друг, конечно, – отозвался Петр, стараясь отдышаться после вихря-мазурки. – Чем могу быть полезен?

– Дело в том, что… моя протеже, Лиза… Лизавета Дмитриевна… Она дебютантка… не согласитесь ли…

Там, куда он указывал, в окружении престарелых русалок и в самом деле стояла молодая темноволосая девушка, сколь взволнованная, столь этим самым волнением очаровательная. Руки ее в белых перчатках перебирали ленты, украшавшие высокую талию тончайшего лимонного платья, а румянец совсем немного проглядывал сквозь мертвецки бледную кожу.

– Почту за честь, – сказал Петр, кивнув капитану, и уже через мгновение протягивал девушке руку: – Окажете ли вы мне счастье, сударыня?

Глаза крошечной Лизы озарились тихой искренней благодарностью и совсем немного страхом. Ее пальцы дрогнули в руке Петра, а холод кожи ощутился даже через перчатку. И все же в вальс она впорхнула с изяществом и простотой, в ладонях была легче бабочки, а подол платья то и дело взбивал лимонные крылья. И даже аромат ее отдавал не тиной, присущей всем русалкам, а чем-то лесным – и совсем немного пудрой. Невозможно было не улыбаться, глядя на это лицо, красивое не симметричностью черт или пухлостью губ, а живым и оттого более настоящим чувством – наслаждением музыкой и свободой.

– Вы прекрасно вальсируете, Лизавета Дмитриевна, – не удержался Петр.

– Благодарю, князь. – Лиза мягко улыбнулась. – Я… я очень любила танцевать, пока…

Она осеклась, но Петру и так был ясен финал этой фразы. Досада от потери такой юной, такой невинной жизни царапнула сердце. Как она умерла и как давно это случилось? Насколько хорошо помнит свою прошлую жизнь? Жалеет ли об утраченном или новая ипостась затмевает прежнюю сущность? Вопросы роились, но вряд ли были уместны, так что Петр предпочел ободряюще сжать ее ладонь и повести в новом круге. Лиза меж тем продолжала улыбаться, хоть в выражении ее глаз теперь добавилось грусти.

– Помню наш последний бал у Вяземских, – сказала она негромко, блуждая взглядом над Петровым плечом. – Были губернатор и посол… оркестр играл Генделя… Ботинки папа́ забыли натереть канифолью, и он весь вечер едва держался на паркете – мы так смеялись, так смеялись! После полуночи устали, но ночь была волшебной, мы развернули кучера и поехали кататься через весь город, в парк, к пруду… там мы мечтали, читали стихи, загадывали желания… а потом он меня убил.

– Что, простите? – Петр споткнулся на знакомом па.

– Он убил меня, – повторила Лиза, не слыша. В горле у нее всхрипнуло, румянец брызнул, словно кровь из-под марли: – Убил… Он меня убил! – Теперь она закричала, выражение ее исказилось. Пальцы впились в мундир, неожиданно крепко сжали, а лицо дернулось ближе. – Убил! – зарычала она совсем по-звериному. Рот распахнулся, оттуда выскочили хищные зубы. Петр отпрянул, оберегая шею. Щелкнула пуговица, взвизгнуло распоротое сукно воротника.

Музыка взвилась и опала, отовсюду закричали, зазвенели шпоры. Кто-то пытался оттащить Лизу, но она держала мертво, впиваясь когтями в спину. Петр успел только прижать ладонь к груди, скрывая императорское письмо, а другой ухватить ее за горло под челюстью, удерживая, словно взбесившуюся собаку. Лиза хрипела и лязгала зубами, сила в ней теперь была кабанья. Мышцы под ладонью вспучивались, перед глазами мельтешило рыжим, на щеку брызнуло горячей липкой слюной. Лиза вырвалась, дернулась вперед. Петр уже приготовился к кровопусканию, как вдруг черно-мундирные руки ухватили поперек лимонной груди и дернули. Лиза взвыла, выпуская добычу, замотала головой, вспорола обидчика зубами, но Лонжерон удерживал крепко – у него теперь у самого проступили клыки, а глаза налились кровью – и оттянул ее дальше от Петра.

Гости тут же обступили Лизу, запахло нашатырным спиртом. Кто-то уговаривал, кто-то бормотал на незнакомом языке, кто-то отваживался прикоснуться, но несмотря на все старания Лиза рычала, скоблила когтями, грызла воздух. Выла. Уши заложило от этих мучений, хотелось, чтобы они закончились – так или иначе.

По мраморному полу отчеканились шаги, слышные даже сквозь крики, и толпа расступилась. Иверия, знаком руки приказав конвою не вмешиваться, подошла к беснующейся Лизе вплотную и, не выказывая ни малейшего страха перед клыками, взяла ее лицо в ладони. Внимательно вглядываясь, склонилась совсем близко. Она то ли поцеловала, то ли что-то шепнула – Петру было не видно, но Лиза тут же опала. А потом закрылась ладонями и заплакала. Совсем по-человечески.

Петр впервые выдохнул полной грудью. Приходя в себя, он не сразу услышал, как рядом тараторил капитан лис:

– …все это моя вина, князь, моя, Лизавета Дмитриевна ни при чем, умоляю, не гневайтесь, не держите на нее зла, я один несу ответ, меня и кляните…

«Моя протеже», – вспомнил Петр. Перед глазами снова мелькнули рыжие сполохи, звериные клыки и удлинившаяся морда… Вот оно что. Вот почему от Лизы не пахло тиной.

Петр оправил ободранный воротник.

– Полно вам, капитан, – уверил он голосом вполне уже твердым, в пылу, правда, едва не ляпнув: «с кем не бывает».

– Все моя самоуверенность, – продолжал подвывать капитан. – Лиза пребывала в сильной печали, и я вбил себе в голову, что танец с вами поможет ей забыться. Только не подумал, чем это грозит, какие воспоминания всколыхнет в ней…

Петр проводил взглядом всхлипывающую Лизу, которую русалочьи матроны уводили из зала, и не нашелся что ответить. Странное волнение снова овладело им, чувство несправедливости и досады.

– Мне показалось, она упоминала пруд, – сказал он наконец. – Разве она погибла не в воде?

Капитан замялся.

– Я проезжал мимо со срочным посланием, – объяснил он, то и дело вздрагивая тонкими белыми усами, – когда услышал крики. Бросился к пруду, вытянул ее на берег, но было слишком поздно. Она только посмотрела на меня последним взглядом, и в тот момент… ее глаза… Даже в смерти она смотрела с такой надеждой, что оставить ее там, привязать к воде, к тине, навечно бросить в общество склочных сушеных селедок, я просто… – Он остановился, смутившись собственной горячности, и опустил голову. – Я просто не мог этого позволить.

Петр выслушал его в хмурой задумчивости. Словно наяву, он видел юную Лизу, романтичную мечтательницу в лимонном платье, полную чаяний, увезенную возлюбленным к пруду и там им убитую – задушенную, утопленную, вырванную из живого мира.

– Вы видели того, кто это сделал?

Капитан сокрушенно покачал головой:

– Когда я добрался до пруда, карета уже отъехала. – Он вдруг