Книга Что, если? - Юлия Резник

распевкой. И только потом идет в душ. А сразу после, пока не забыл, ловит Михалыча:

– Елена была у врача на прошлой неделе. Узнай мне подробности.

Михалыч и бровью не ведет. Но Глухов слишком хорошо знает своего начбеза. Поэтому уточняет:

– Что?

– Мы же ее проверяли.

– Проверь еще. В чем проблема?

Мужчины заходят в просторную, залитую светом кухню. В торце – кухонный гарнитур в лаконичном стиле. Который отделяется от зоны столовой роскошным мраморным островом. Пока домработница накрывает завтрак, Глухов варит себе кофе.

– Ты уверен, что хочешь жениться на той, кому не доверяешь?

– Я доверяю. Но проверяю, – сводит все к шутке Герман. – Кстати, что там девочка?

– Да ничего. Легенду ее проверил. Все чисто.

– Узнай, где она тренировалась.

– Тоже заинтересовала техника? Я когда камеры в кабинете просматривал, своим глазам не поверил.

Герман кивает:

– Да. Любопытно. Я знаю лишь одного человека, который мог натаскать ее так. Но это нереально.

– Почему?

– Потому что он не работает на таком уровне. Да и вообще… Не работает.

– Ты сейчас о ком, Гер? Мне что-то надо знать?

Михалыч имеет в виду, конечно, те вводные, которые бы могли как-то повлиять на их работу сейчас. Тот, о ком Глухов вспоминает с легкой тянущей болью в сердце – не может.

– Нет, Коль. Ничего такого.

Прерывая разговор мужчин, в кухню заглядывает Елена.

– Доброе утро!

– Доброе. Ты сегодня рано. – Глухов разводит руки. Елена легкой птичкой влетает в его объятья и обвивает руками шею. Обычно Елена не встает с кровати раньше обеда. Вот почему Герман удивлен.

– Тут хорошо спится.

– Вот видишь. Наконец, мы начинаем находить какие-то плюсы в твоем нахождении здесь, – криво улыбается он.

– Главный плюс – это ты, – смеется Елена, чуть придерживая его руку своей, делает маленький глоток из его чашки. – Бр-р-р. Как ты это пьешь?!

– За стол садись. Ирина Анатольевна приготовит тебе капучино.

– Я сегодня понадоблюсь?

– Буду рад, если ты присоединишься ко мне на встречах.

– Конечно, дорогой.

На завтрак у них омлет с местной рыбкой и сырники с брусничным вареньем. Глухов не знает, когда в следующий раз удастся поесть, поэтому завтракает всегда плотно. А тут еще пробежка – он потратил много энергии. Быстро и аккуратно орудуя приборами, ловит вдруг взгляд невесты. И ведь не то чтобы Герман не доверял конкретно ей. Скорей он вообще никому не верит. И нет, его ничуть не смущает, что он проверяет даже свою будущую жену. Еще не родилась та женщина, рядом с которой он расслабится. В конце концов, Глухову не приснилась та запинка. Если Елена думает, что сможет оттягивать свою беременность, водя его за нос, она очень ошибается.

– Что? – вздергивает бровь.

– Да вот интересно. Как сильно мы на эту встречу спешим? – невинно на него глядя, интересуется Елена. Но Германа она, конечно, не проведет.

– Если ты хорошо попросишь, можем немного опоздать.

Елена демонстративно медленно вытирает губы льняной салфеткой. Потом так же неторопливо встает. Обходит стол и хочет уже опуститься перед ним на колени, когда Глухов вдруг вспоминает о камерах. Придерживая невесту за руку, он торопливо вырубает их через приложение на телефоне и в предвкушении, скручивающем яйца, вольготно откидывается в кресле.

Елена грациозно стекает на пол. Облизывается, глядя ему в глаза, расстегивает ширинку. И широко открыв рот, берет его сразу горлом. У Глухова закатывается глаза. Наверное, трудно найти мужика, которому может не понравиться минет в ее исполнении. В моменте и он кайфует. Наматывает волосы на запястье, не щадя, вбивается в услужливо округлившиеся губы. А почти у финиша оттаскивает любовницу от себя, толкает к столу и дотрахивает уже вполне традиционно. Оргазм взрывается перед глазами снопами искр. Очень это хорошо. Ярко… По живому ведь. Но в то же время Герман никак не может избавиться от чувства неудовлетворенности. Этот секс не наполняет его, как должен бы. Словно между ним и Еленой не обмен энергией происходит, а ее стремительная потеря. После он ничего кроме гулкого опустошения не чувствует.

– Беги, приведи себя в порядок, – звонко хлопает ладонью по заднице.

Елена уходит, одарив его напоследок томным взглядом. Глухов обтирается и, не забыв включить камеры, плетется в санузел. Из зеркала на него смотрит хмурый мужик. Он умывается. Вытирает лицо и застывает, глядя на укрытый снегом лес, раскинувшийся за окном.

Память против воли утаскивает его назад. Впервые он попал в эти края в свои восемнадцать. Глупо вышло. Герман не поступил в авиационный, и его сразу же загребли в армию, по традиции отправив подальше от дома. Единственное, чего он тогда не знал, в какое непростое подразделение его сослали. Что там в нем разглядели ответственные за подобный отбор, Глухов не знает. Но он до сих пор помнит те тесты, после которых просто валился с ног и сам себя не помнил. А потом вокзал, долгая дорога и секретная часть посреди тайги. Вокруг на многие и многие километры – никого. Только зеленый океан леса. И тренировки, тренировки, тренировки… На физуху, конечно, но далеко не только.

Рукопашке их учил местный. Звали его Алтанай Каганович. И никто ничего больше о нем не знал. Да поначалу его и всерьез не воспринимали. Маленький. Болезненно худой. Неприметный. Он начинал занятия со странных практик, о которых в то время никто не слышал. Теперь-то не медитирует только ленивый, а в те годы это было довольно экзотическим и спорным решением. Тем более в армейке. Да и не совсем медитацией это было, как со временем понял Глухов. В любом случае Алтаная Кагановича молодняк за глаза обсмеивал. А тому на насмешки было плевать. Он свое делал. Методично и терпеливо. Отбирал, учил, показывал. Обычному бою в разных техниках. И… необычному.

Глухов же неожиданно этой всей эзотерикой проникся. За Алтанаем он ходил хвостом и все, что тот говорил, слушал. Рассказывал Алтанай скупо, но так, что можно было заслушаться. И в какой-то момент это сыграло Герману на руку. Алтанай выделил его среди всех. Гораздо позже Глухов узнал, что этот тихий незаметный мужик обладал уникальным даром бесконтактного боя. А Герман… Он поначалу ведь даже не понимал, чему на самом деле он учится. Он просто с бесшабашным, свойственным исключительно юности пылом погружался в любые духовные практики, что ему предлагались, и отлетал в