Книга Разночинец - Козьма Прутков №2
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А часа через два приехал какой-то старик на подводе, в сопровождении двух мужиков средних лет, и женщины весьма неопределенного возраста. Привезли хлеб, муку, крупы какие-то, окорок. Наскоро сколотили навес — так, чтобы солнце в голову не жгло, и привезенная куховарка принялась готовить какой-то кулеш в здоровенном котле.
Не иначе как на запах со всей округи начали сползаться нахлебники, но это быстро пресек Ефим. Не знаю, где он был до этого момента, но первого же попрошайку он просто отшвырнул в сторону.
— Вон отсюдова все! — даже не закричал, а зарычал он. — Тут кормить только болящих будут!
Наверное, раньше личностью он был известной, и авторитетом пользовался. Пришелец даже огрызаться не стал. Молча встал, и побрел в сторону уцелевшей части города. А за ним и остальная гоп-компания, человек десять, не меньше.
Со второй подводой приехала та самая дама. Вот тогда доктор Антон Герасимович и представил меня Анне Алексеевне. Милейшая женщина, как оказалось. С трудом представляю, чтобы кто-то в мое время просто так, по доброте душевной, открыл мошну и начал заниматься благотворительностью в таких объемах. И ведь даже с налогов не спишет, потому что всё закупалось за живые деньги, без чеков и накладных. Отчета с доктора тоже не требовала.
Продукты складывали в сарайчик. Вроде и понемногу всем доставалось, так, лишь бы с голоду не умереть, но умножить всё на несколько десятков едоков — и даже дневной запас представлял собой серьезную величину. А в городе этого добра осталось не очень много. Сгорели торговые ряды, таможенный склад, и это только крупные, так сказать, объекты. А лавки? Кладовые в каждом доме? Все, кто сейчас ютился на островах и на кладбище с тюремным двором — им тоже хотелось есть, желательно каждый день. Так что у нас в руках неожиданно оказалось если не богатство, то весьма лакомый кусочек. Доктор Бреднев распорядился сторожить у двери в кладовую. Дежурным — мне и Ефиму, Антон Герасимович выдал даже оружие — винтовку. Сказал, что выкупил после турецкой кампании. Я, конечно, специалист по огнестрелу не очень большой, но похоже на берданку. Конструкция древняя, но выглядит почти новой. Я почувствовал себя на сходке реконструкторов.
Естественно, я попросил показать что тут и как. Лучше я сто раз покажусь дебилом, чем меня зарежут бандиты. Уверенность именно в этом способе расправы у меня была почему-то весьма большой. И правда, не будут же налетчики таскать с собой дуэльные пистолеты, или что там сейчас применяется.
Первая ночь прошла спокойно. Я к караульной службе был совершенно непривычен, да еще и днем упахался, а потому в свою смену, весьма мизерную, двухчасовую, позорно уснул. Поначалу я решил немного посидеть, но потом отрубился, выронив при этом из рук берданку, которая тут же грохнулась на землю. Услышал это Ефим, который и разбудил меня. Хорошо хоть не продал меня доктору, а то позору было бы — не счесть.
Но это оказалось единственным приключением за весь караул. Днем я немного поспал, в компенсацию, так сказать, и вечером вновь был готов нести службу. И даже помогал санитару Василию, которого доктор держал не иначе как из милости. Потому что был тот не только стар, но и болезный по самое никуда — постоянно кашлял, выплевывая комки сероватой мокроты, которые просто давил ногой.
Если честно, то в это время лучше не болеть. Из лекарств только свежий воздух и условно чистая вода. Какие-то примочки, корпия вместо ваты и тряпицы в роли бинтов. Пока я сюда не попал, то про глубинную суть этой корпии не знал. Читал в «Севастопольских рассказах», или еще где-то, что ее щипали. Оказалось, это надерганные из совсем уж ветхих тряпок нитки. Да что там вата, доктор и руки мыл только когда крупные куски грязи отваливаться начинали. Так что заболел — полагаешься исключительно на силу организма и божью волю. Не диво, что слова священника так популярны, это же главное лекарство, если подумать.
Ночь выдалась лунная, прямо как в старинной песне, в которой сообщали, что можно собирать иголки. Я развлекался тем, что вспоминал все покушения на актуального императора, Александра Николаевича. Историк я, или кто? Пока у меня случился затык, я никак не мог решить — Соловьев, который промазал пять раз с трех метров, был перед взрывом поезда, или после? Также я запамятовал, кто руководил Третьим отделением во время шестого и последнего покушения: уже Черевин или еще Дрентельн? И не потому что я двоечником был, тема бесконечных покушений на царя меня всегда интересовала, еще со школы. Давно это было просто. Детали забылись. А что, приехать, и сдать жандармам Халтурина. Написать анонимку, мол, так и так, дорогие товарищи, ваша система безопасности сильно дырявая, а потому сообщаю, что в Зимний дворец террористы натаскали три тонны взрывчатки. Государь, когда узнает, прослезится от умиления, и даст мне орден. Или два. И имение в Крыму. И заживу я припеваючи…
Отвлек меня какой-то шум. Оказалось, пока я тут получаю ордена, у меня самого чуть штаны не украли. Метафорически. Какой-то крендель, совершенно не таясь, ковырялся в замке на нашей кладовой. Наверное, от неожиданности я не придумал ничего лучшего, чем вякнуть:
— Эй, ты чего там делаешь?
Незнакомец повернулся ко мне и, весело подмигнув, прислонил палец к губам, скривившихся в наглую улыбочку. А потом занялся своим делом, потеряв ко мне всякий интерес.
Я схватил берданку и направил на вора. Между нами метра три было, не больше, так что между стволом и незваным гостем чуть больше метра осталось. С той же ухмылочкой тать шагнул вперед и направил дульный срез к груди.
— Ну стреляй, чего ждешь? — сказал он, и толкнул берданку рукой.
Я же профессиональный военный, а потому винтовку выставил перед собой как палку, и приклад довольно-таки болезненно стукнул меня по плечу. Но я выровнял винтовку и крикнул:
— А ну уходи!
К сожалению, прозвучало это не так грозно, как задумывалось, и я позорно дал петуха. Вор засмеялся, и вновь схватился за ствол, теперь обеими руками.
— Уж мне штуцер побольше пригодится, чем тебе, безрукому!
Стрелять я не собирался. Хоть и дослал патрон в бумажной гильзе странным затвором, внешне похожим на дверной засов, но мысли о пальбе, тем