Книга Предвестники смерти - Максим Федонькин

— Родственники есть? Живые?

Ответить на вопрос значило признать, что их больше нет. Но… может быть, ему всё причудилось, приснилось? А они на самом деле живы? Живы и здоровы. У себя в квартире. Но Елисей знал, что это не так. Но сказать и поверить, было просто невозможно. Однако Елисей покачал головой и, сглотнув, добавил:

— Больше нет. — Он отвернул взгляд, будто принялся что-то разглядывать, а сам подумал: «Они живы! Живы у меня в душе, в памяти».

Военный посмотрел на них с сожалением и сказал:

— Мне нужны и их имена, если не трудно.

Елисей назвал и их имена. Яна всхлипнула.

— Ваша палатка номер сорок восемь, вы делите её с шестью людьми. Завтрак в восемь, обед в час, ужин в шесть. С любым важным вопросом обращаться ко мне, коменданту Ефиму Алексеичу, первая палатка.

Комендант оставил их наедине со своим горем, как и других людей, наполнявших лагерь, у которых ему пришлось выведать информацию.

Елисей повернулся к палаткам, как вдруг Яна схватила его за руку. Он взглянул на неё. Лицо её было красным, пылающим. Под глазами появились лужи, затопившие всю радость. Изо рта вырывались стоны. Волосы взлохмачены. Очки висели на вороте белой запачканной толстовки.

Елисей вид сестры привёл ещё в более шаткое положение. Он обнял её. А она вцепилась в него, боясь отпустить.

Нечто терзало Елисея изнутри. А в животе будто оказалась гиря.

Они стояли несколько минут, после чего Елисей сказал:

— Нужно найти нашу палатку.

Яна, совсем на толику успокоившись, глянула ему в глаза и кивнула. Они молча пошли вперёд, изредка поглядывая на номера палаток.

Выжившими оказались самые разные люди. Женщины, мужчины, старики и дети, богатые, бедные и нищие горевали, склоняясь над своими пожитками, глядя на чудом оказавшиеся в руках фотографии погибших или заражённых друзей и родственников.

— Ох, Павлуша… Как же? — стенала наперебой со стонами, рыдала бабушка в платке, упёршись в грудь старику с непокорными волосами.

Старик глубоко вздохнул, Елисей почувствовал на себе его печальный взгляд.

— За что нам тако горе-е-е-е!? — продолжала надрываться старуха. Крик её вонзал иглы в сердце Елисея.

— Мама-мама, а папа вернётся? — спросила девочка по левую руку от Елисея.

Мать взглянула на дочь. Она взяла её крошечные ручки в свои. На глазах у неё навернулись новые слёзы.

— Да… когда-нибудь… — соврала она.

— Тогда почему ты плачешь? — вновь спросила девочка.

Но женщина ничего не ответила. Она прижала крошку ближе к себе, обняла за голову.

До Елисея всё больше стали доходить масштабы произошедшей катастрофы, которую как-то сумели допустить. Сколько ещё подобных лагерей? А скольких людей не смогли спасти?

Рядом с Елисеем вскрикнул или хныкнул мужчина. Он держал в руке трансфон и глядел на фотографию улыбающейся девочки лет двенадцати. На экран капали редкие слёзы. Он что-то шептал себе под нос. Руки его всё сильнее сжимали тонкий прозрачный девайс, как вдруг экран треснул. Он подпрыгнул, бросил сломанный трансфон и рысью бросился к ближайшему военному.

— Убейте! — вскричал он. — Убейте, прошу. Нет мне жизни без… д-д-доченьки…

— Спокойнее, — осторожно сказал военный. — Нам сейчас всем трудно…

Но мужчина, казалось, не слушал. Он лишь качал головой и твердил о бессмысленности своего существования. Сколько времени понадобиться, чтобы время затянуло эти раны? Месяцы, годы, десятилетия… Жизнь?

Елисей обнял Яну за плечи, стараясь утешить её. И в тот миг взгляд её за что-то уцепился.

— Маша, — прохрипела она заплаканной девушке в жёлтом комбинезоне, лежащей на ящиках, застеленных тентом. Та посмотрела на Яну, но ни единой нотки радости не промелькнуло в её лице.

— Я осталась одна, — сказала она, из глаз потекли ручьи слёз. — Отец спас меня, но…

Наступила тяжёлая пауза. Девушка не решалась сказать. Она прикрыла лицо руками.

— Оно убило его! — выдавила она из себя и разрыдалась пуще прежнего. — Моя… мать…

Яна села рядом с ней. Она чувствовала себя чуток уверенней.

— Я знала, что так произойдёт, — сказала она. — Просто знала. Но не верила. — Слезинка скатилась у неё по щеке.

Елисей посмотрел по сторонам. В нескольких шагах от них стояла палатка с номером сорок восемь.

— Вот наш новый дом, — сказал он Яне и кивнул в сторону палатки.

— Вы т-т-тоже в сорок в-восьмой?  — спросила Маша.

— Будем горевать вместе, — без всяких эмоций подтвердила Яна.

  

***

  

Минуты нехотя сменяли друг друга, складывались в часы. В первый день ни Елисей, ни Яна ничего не ели. К горлу подкатывался твёрдый острый ком, глаза вновь испускали слёзы, а гиря оттягивала живот всё ниже. И только на следующий день он принялся рычать и журчать, требуя еды.

У столика в палатке сидели все до единого, понурив взгляды и грызя большую сухую плашку экстренного рациона питания. Единственный генератор, по некоторым причинам, вышел из строя на неопределённое время, из-за чего было приказано выдать армейскую еду.

Глаза у Маши были краснее красного. Казалось, даже Яна так не убивалась, как она. Хотя и Яна чудовищно переживала.

В основном в палатке с Елисеем жили девушки (в иной раз такое стечение обстоятельств можно было считать величайшим везением, но не сейчас), за исключением одного мальчишки, который, судя по всему, остался без родителей.

В лагерь прибывали всё новые выжившие, но их было значительно меньше, нежели в первый день, — всего с десяток человек. Как они пережили ночь, для всех осталось секретом, ибо те не желали ничего вспоминать. Они не рыдали, не грустили, не сердились. Они сидели с отрешённым, пустым взглядом и, казалось, переживали те события раз за разом, почти потеряв связь с реальным миром. А когда их хотели вернуть к действительности, они вздёргивались, пугались и кричали.

Яна глядела исключительно на еду и на стол, не желая сталкиваться с кем-нибудь взглядом. Рука у неё была аккуратно перевязана.

Доедая рацион питания, Елисей случайно глянул в окно палатки. Увиденное его удивило. Он забросил несчастный последний кусочек в рот, стряхнул с губ крошки, резко поднялся и вышел. Яна