Книга «Вдоль обрыва, по-над пропастью...» - Игорь Васильевич Кохановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Литературой, и в частности поэзией, мы увлеклись в 10-м классе. Узнав от учительницы о существовании В. Хлебникова (помню, нас совершенно потрясла строчка: «Русь, ты вся — поцелуй на морозе»), И. Северянина, Н. Гумилёва, мы стали ходить в читальный зал библиотеки имени В. И. Ленина, брать книги этих писателей, что-то выписывать, заучивать. Недавно моя сестра среди старых вещей случайно обнаружила тетрадь, где аккуратным ученическим почерком переписан почти весь сборник Игоря Северянина «Громокипящий кубок». (Но вообще, читальный зал Ленинки в те годы пользовался популярностью у старшеклассников Москвы еще и потому, что был своеобразным местом встреч и знакомств.)
Больше всего нас интересовали неожиданные образы, метафоры или сравнения. Так что, скажем, строчка «шампанского в лилию, в шампанское лилию» или «золото с кружев, с розоватых брабантских манжет» вызывали у нас и восторг, и удивление, и бесконечные, вероятно, очень наивные рассуждения. Помню поразившие нас пять строк И.Северянина:
В двадцать лет он так нашустрил:
Проституток всех осёстрил,
Астры звездил, звезды астрил,
Погреба перереестрил.
Оставалось только — выстрел.
Однажды Володя принес в школу тоненький сборник Саши Чёрного, и нам так понравилось стихотворение «Обстановочка», что мы тут же накропали что-то, подражая его бытовизмам и аллитерациям: «Я сжимаю тебя, обожая, жар желанья зажегся в груди…»
Потом как-то на несколько дней к нам попала книжечка стихов Н. Гумилёва, из которой мы кое-что выучили — в частности, «Капитанов» и «Рабочего», а когда Володя где-то достал сборник рассказов И. Бабеля (хочу заметить, что это 1954 год, еще упомянутые здесь авторы фактически под запретом) и книжка эта была у нас почти месяц, мы под очарованием одесских рассказов стали говорить «языком» Бени Крика и Фроима Грача, к месту и не к месту вставляя: «потому что у вас на носу пенсне, а в душе осень», «пусть вас не волнует этих глупостей» и т. д. и т. п.
Спустя много лет я понял, как много из всего прочитанного и заученного в то время отозвалось в песнях Володи. Гумилёвский «изысканный жираф», к примеру, стал прототипом «героя» песни «В желтой жаркой Африке», а бабелевская строчка «чую с гибельным восторгом» полностью вошла в небольшой шедевр под названием «Кони привередливые». Но все это будет потом. Тогда же нам действительно «жизнь представлялась зеленым лугом, по которому бродят женщины и кони», а увлечение словесностью подталкивало на робкие попытки сочинять что-то самим. Сначала это были какие-то дурацкие эпиграммы друг на друга или на наших одноклассников. В день «последнего звонка» нам взбрело в голову написать что-то вроде «отчета» за десятилетку, написать о школьной жизни и обо всех наших учителях, и за четыре урока мы накатали шуточную поэму аж в двадцать онегинских строф. (Года два назад кто-то из литературоведов, изучающих творчество Высоцкого, опубликовал этот наш школьный эпос, чудом сохранившийся у меня в одной из тетрадей.)
Потом мы вместе поступили в один институт — МИСИ имени В. В. Куйбышева.
Почему в этот институт? А все с легкой руки Володи. Ребята мы были безалаберные, легкомысленные, не то что теперешние десятиклассники, которые за несколько лет до окончания школы уже знают, куда будут поступать по ее окончании. Мы же только перед майскими праздниками 1955 года вдруг вспомнили, что надо будет поступать в какой-то институт. В какой? Володя говорит:
— Пойдем к моему отцу, может, чего он посоветует.
Пришли.
— Значит, так. Слушай сюда. — Военная привычка Семена Владимировича всегда нас умиляла. — Чтоб иметь гарантированный кусок хлеба при любых обстоятельствах, надо поступать в технический вуз и получать специальность инженера.
Мы поблагодарили за совет и пошли размышлять, куда будем поступать. Дело в том, что инженерные специальности нас обоих абсолютно не прельщали. Нас уже тогда, можно сказать, интересовало все, что связано с литературой.
Но поступать на филологический факультет в какой-либо вуз мы не решались, так как гуманитарный институт не освобождал от службы в армии и в нее могли забрать с любого курса, а мы этой армии боялись как огня, ибо три года, отданные служению Отечеству, нередко ломали дальнейшую жизнь. И хотя Володя в одной из эпиграмм на меня написал:
Тебе б филфак был лучшим местом,
Живешь ты с рифмой очень дружно…
Пиши ты ямбом, анапестом,
А амфибрахием — не нужно… —
решили последовать совету Володиного отца. Ну а в какой конкретно вуз, еще не знали. И тут Володя, большой оригинал, предложил: институт, у которого будет самый красивый пригласительный билет на день открытых дверей, туда и пойдем. Самым красивым оказался пригласительный билет из МИСИ. В него и решили поступать.
А вообще, мы с Володей собирались окончить школу с медалью. Не с золотой, конечно, — с серебряной. Тогда не надо было все 10 лет учиться на четверки и пятерки, достаточно было иметь в аттестате не больше двух четверок — такие в те годы были правила. И мы с первых дней десятого класса, засучив, как говорится, рукава, взялись за учебу и первую четверть окончили с тремя или четырьмя четверками, рассчитывая в следующих четвертях превратить их в пятерки.
Но тут, когда закончилась первая четверть, соседняя женская школа (тогда обучение было раздельным) приглашает наши десятые классы на вечер накануне октябрьских праздников. На вечере была какая-то самодеятельность, но все это только усугубляло скуку, и хотелось поскорее уйти. Вдруг Володя говорит, что надо как-то развеселить публику. А в те годы — задолго до ставших потом популярными анекдотами армянского радио — ходили в виде опять же анекдотов басни Крылова, переделанные на армянский манер. И одна из таких басен — про псарника и мишку-бескультярника: уставший псарник решил отдохнуть, лег подремать, а некультурный медведь вызвался охранять его сон, прерываемый назойливым комаром, которого медведь увещевал просьбами не мешать отдыхать рабочему человеку; комар не обращал на него никакого внимания, даже когда медведь намекнул ему, что тот издевается в лице спящего псарника над всем рабочим классом; а когда и это не помогло, медведь взял пудов на двадцать камень и придавил им комара, в результате чего комар скончался, псарник тоже, а медведь умер от разрыва сердца; из всего этого следовала такая мораль: когда спать ложишься, нос платком закрывай, и комар кусать не будет. Володя вышел на
