Книга Звезды и полосы (сборник) - Андрей Михайлович Столяров

до девяноста процентов.

– Сбросьте мне ваши данные, – предлагает юрист.

Несколько запинаясь, Гликк объясняет ей, что в данном случае речь идет о внекорпоративном объединении.

– Мы ведь имеем на это право? Вот, мы хотели бы знать, как такое объединение произвести…

Юрист их сначала даже не понимает.

– То есть, вы хотите сказать… что… корпоративных преференций не будет?.. Вы собираетесь сами оплачивать счет?.. – В глазах у нее что-то мелькает. – Честно говоря, я с такой ситуацией сталкиваюсь в первый раз.

Она вытаскивает из кармана блокнот и отточенным ногтем касается его серой поверхности. По блокноту ползут снизу вверх ряды обозначений и цифр.

– Тогда это будет примерно так… И еще за юридическую поддержку – мы вводим ее отдельной строкой… Вот общий итог…

Вспыхивает длинный ряд цифр, и все сразу же становится ясно. Столько им не собрать, даже если не есть, не пить, не дышать несколько лет.

Зенна кусает губы.

В глазах у юриста опять что-то мелькает.

– Подождите… Возможно, вы имеет право на получение государственных льгот… – Она на секунду задумывается, острый ноготь ее вновь пританцовывает по блокноту. – Так… политически… как гражданин… вы зарегистрированы в республике Танг… Правильно? – Это она обращается к Гликку. – Скажите, вы принимали участие в последних выборах? Если вы голосовали за президента Кхонга Бупата, значит вы имеете право на государственное вспомоществование… Хотя, что это я?.. У вас же, скорее всего, корпоративный ангажемент. То есть, согласно договору с властями, гражданские и юридические права от вашего имени осуществляются корпорацией…

Она перелистывает страницу, сдвигает брови и вчитывается в ползущий текст.

– Должна вас разочаровать. Ваша фирма, оказывается, уже перерегистрировала свой офис. Со вчерашнего дня вы – гражданин Сидонийской агломерации Шаристан. Право на государственные дотации вы обретете только через пять лет. Зато у вас есть право на омовение в священном озере Мапу-Мапу, право на ежегодное возжигание Большого родового костра. В случае смерти ваш прах будет развеян над указанным озером, ваша душа таким образом воссоединится с Тиной Забвения…

– Спасибо, – говорит Гликк.

Юрист захлопывает блокнот.

– Сожалею, но в данной ситуации, ничем помочь не могу. У вас теперь есть мой адрес, логин. В случае повторного обращения, вы получаете скидку в двенадцать процентов.

Она выходит из номера, и тут же, словно так было задумано, раздаются мелодичные переливы курантов.

Часы, вероятно, бьют на пьяцца Сан-Марко.

Звон омывает город. Вспархивают в бледное небо тысячи голубей.

Гликк и Зенна с испугом глядят друг на друга.

Это означает, что их время заканчивается.

Он, в общем, знает, что ему следует делать. В первую очередь, вернувшись к себе из Венеции, он, стиснув зубы, отключает поддержку Сада камней. Ему безумно жаль этот сад. Тут каждое деревце, каждый куст «высажены» самостоятельно. Никаких типовых образцов, отлакированных до безжизненности. Никаких «модельных пейзажей», якобы спонтанно подстраивающихся под пользователя. Ни хрена они в действительности не подстраиваются. Схема типового дизайна все равно проступает. А у него – каждая веточка растет по особенному. Каждый листик, каждая былинка возле камней имеет свое лицо. Один ручей, в котором светится серебряная вода, стоил ему трех, нет четырех месяцев напряженной работы. Зато и результат налицо: живой мягкий плеск наполняет дыханием весь пейзаж.

Это уже часть его самого.

Выхода, однако, нет. Он набирает стирающую команду, и сад медленно гаснет, будто погружаясь в забвение. Затем Гликк точно так же отключает всю аранжировку квартиры, и комната превращается в тесный бетонный бокс, не имеющий даже окон. Впрочем, окна ему до сих пор и не требовались. Стоит кушетка, застеленная грубым коричневым покрывалом, висит на крючках одежда, ранее скрытая лаковыми обводами гардероба, подмигивает крохотным зеленым глазком встроенная в переднюю стену консоль центра коммуникаций. Ничего лишнего. Аскетическая простота типовой жилищной ячейки. Когда-то давно он с этого начинал.

К сожалению, он ничего не может сделать с уровнем потребления. Вот и теперь в нише доставки уже лежит целлофановый прозрачный пакет с новой рубашкой. Значит, срок годности предыдущей истек: хочешь – не хочешь, ее придется бросить в утилизатор. И также, хочешь – не хочешь, будет по утрам появляться коробочка с завтраком, содержащая «фирменную» витаминизированную бурду, а по вечерам – коробочка с ужином (если, конечно, не переключить ее, например, на доставку в бар), а по воскресеньям – обед, обогащенный набором микроэлементных добавок. Тут уж ничего не изменишь. Минимальный уровень потребления гарантируется договором.

Далее он посылает запрос на дополнительное рабочее время. Запрос немедленно удовлетворяют: фирма, разумеется, поощряет такие трудовые порывы. Теперь он большую часть времени проводит в лаборатории – из цветного тумана, представляющего собой нейтральный биохимический материал, пытается вылепить некие устойчивые конфигураты. Трудность здесь в том, что эти конфигураты в принципе не сбалансированы: при химической сборке они распадаются на отдельные функциональные группы. И другая трудность – их никак не удается алгоритмизировать, даже самый мощный «конструктор», поставленный на перебор вариантов, беспомощно зависает. Тут нужна интуиция, неожиданная догадка, тут необходимо творческое озарение, которое могло бы отсечь тупиковые версии. И кое-что у него, кажется, вырисовывается. Он ведь неплохой биохимик, буквально «по запаху» чувствующий материал. И когда он транслирует свои модельные наработки в реальность, когда во вздутых цилиндрах, сделанных из фиолетового полихромированного стекла, словно в ретортах алхимика, начинается экспериментальный процесс, Гликк уже знает, каков будет итог. Он практически не ошибается. Техник, производящий анализ (в герметическом боксе, куда самому Гликку вход запрещен), лишь подтверждает его догадки.

Продолжается это чуть больше месяца. Каждый день – по двенадцать-тринадцать часов в стеклянном лабораторном отсеке. С Зенной за это время они видятся всего один раз. На деньги, сэкономленные после отключения декораций, Гликк заказывает себе персональную линию, гарантирующую приватность, и они три часа, как потерянные, уныло бродят по берегу. Шумят пальмы над головой, перебегает дорогу тот же заизвесткованный краб, океан, зеленоватый, ласковый, теплый, выкатывает на песок прозрачные волны.

О чем они говорят? Так, обо всем сразу. О том, как было в Венеции и о том, как позванивали колокольчики на площади перед монастырем. О том, что Зенна тоже получила корпоративное предупреждение, и о том, что с нее сняты бонусы, которые она уже считала своими. Она советуется: быть может, и ей отключить визуальную аранжировку? Тогда они смогут встречаться, по крайней мере, раз в две недели. Гликк, однако, категорически возражает. Он не хочет, чтобы еще и она оказалась запертой в такой же ужасной прямоугольной тесной бетонной ячейке. К тому же, это им ничего не даст. Персональная линия, связывающая два их мира, это еще не