Книга В другом мире: заметки 2014–2017 годов - Изабель Грав

корпуса в другой снуют сотрудни*цы союза, не боясь промокнуть в случае дождя. Среди снующих – группы мужчин, одетые, по моему мнению, в откровенно плохо сшитые костюмы. Увидеть женщину здесь можно крайне редко (примерно одна женщина на пятьдесят мужчин), и ей в этом мужском мире по умолчанию приходится несладко. Однако в одежде она успешно подстроилась под мужчин: на ней такой же плохо сидящий костюм и удобные туфли на низком каблуке. В плане стиля немецкая промышленность не на высоте. Моде здесь не место: в этой сфере важны другие компетенции. Кроме того, коды удачной самопрезентации в разных кругах разнятся. То, что в сфере искусства трактуется как банальное, в мире торговли может ассоциироваться с надежностью, стабильностью и ответственностью.

Патриархат после пятидесяти

Гетеросексуальные мужчины за пятьдесят, в особенности сделавшие успешную академическую карьеру и с привлекательной внешностью, имеют возможность выбирать себе возлюбленных из огромного количества кандидаток. Их привлекательность с возрастом растет и пропорциональна их профессиональному престижу. И женщины, с которыми они вступают в отношения, зачастую оказываются намного их моложе. А вот успешные профессор*ки сталкиваются, как правило, с противоположной ситуацией, даже если они сохранились намного лучше своих коллег-мужчин. У них может быть много молодых поклонников, но, как только речь заходит о серьезных отношениях, огромное число мужчин сбегает из-за страха кастрации (в прямом смысле). Хотя, конечно, и сами женщины могут отвергать более молодых (и, возможно, менее развитых интеллектуально) мужчин именно из-за того, что ищут равноправных отношений. При этом в отношениях мужчины нередко наказывают этих женщин за их превосходство обидами и пассивной агрессией. Выходит, что любовные отношения в возрасте сохраняют патриархальный рисунок, который выглядит естественно. Кажется чем-то само собой разумеющимся, что пожилые мужчины выбирают партнерок, которые намного моложе их. То, что за этим в действительности стоит патриархальный структурный закон, редко выносится на обсуждение, и, конечно, мужчин нельзя заставить выбирать коллежанок своего возраста. И если присмотреться, то прежняя логика очевидна: зрелый мужчина, который живет в достатке и может выбирать из большого числа претенденток, и зрелая женщина, которая остается одна. Интересно, что мужчины-феминисты, в особенности прогрессивные, начинают оправдываться, когда в очередной раз вступают в отношения с молодой женщиной. Хотя они и остаются при нарративе, что просто так вот случилось, что любовь настигла их, но в разговоре они всё равно дают понять, что осознают эту проблему, – например, когда рассказывают, какое облегчение испытали, узнав, что их избранница не столь молода, как выглядит. При этом они также гордятся своим уловом и получают удовольствие от того, что юные женщины по-прежнему считают их привлекательными и желанными. Так что некоторые профессора прекрасно осознают, что своим поведением воссоздают патриархальную структуру. Однако это осознание не вынуждает их действовать иначе: они поддерживают патриархальность своим выбором. Patriarchy is here to stay.

Искусство или люкс

Не раз в адрес музея Фонда Louis Vuitton, построенного архитектором Фрэнком Гери, звучала критика под лозунгом, что искусство не может быть предметом роскоши. И хотя я всецело разделяю идею, что официальные культурные институции не должны подчиняться влиятельным частным фондам, я считаю, что подобная критика основывается на (неверном) предположении, будто произведения искусства должны быть полной противоположностью предметам роскоши. Критикующие особенно возмущаются тем, что сегодня художни*ц нанимают для оформления люксовых бутиков или что в музее Фонда сумки Louis Vuitton выставляются по тем же правилам, что и произведения искусства. В своей книге «Высокая цена» я старалась подчеркнуть как родство между люксом и искусством, так и их различия. Можно сказать, что отдельное произведение искусства создает определенную предпосылку для люкса. Люксовые товары не в последнюю очередь ориентируются на искусство, потому что преподносятся как штучный товар с историей и создателем (например, Louis Vuitton). Как произведение искусства тесно связано с именем своего создателя, так и люксовый товар стремится распространить с помощью имени дизайнера ауру исключительности. Хотя в реальности, как правило, он не является штучным и производится в промышленных масштабах. И наоборот, у произведения искусства много общего с предметами роскоши: оно тоже не служит рациональным целям и влияет на социальный престиж владел*ицы. Хотя, конечно, произведения искусства претендуют на символическое значение и ассоциируются с неким приобретением знаний, а люкс этим, конечно, не может похвастаться. Вряд ли кто-то думает, что сумка модели Neverfull от Louis Vuitton описывает некий жизненный опыт. Тем не менее неудивительно, что сферы люкса и искусства так тесно связаны друг с другом: их продукты часто имеют одних и тех же адресат*ок и манифестируют, в принципе, одно и то же: престиж, вкус, принадлежность к высокому социальному классу. Так что, вместо того чтобы констатировать абсолютную полярность этих двух явлений, стоило бы изучить их внутреннее родство, которое реализуется в обнаружении как личных совпадений, так и структурных различий. В конце концов, покупатель*ницы предметов роскоши и покупатель*ницы произведений искусства – одни и те же люди. Однако есть те, кто интересуется искусством, не потребляя люксовые товары. В архитектуре и дизайне интерьеров обе сферы, опять же, всё чаще сближаются: вспомните роскошные букеты цветов, которые теперь обязательно ставят и в люксовых бутиках, и в популярных у коллекционеров галереях современного искусства. На сближение сфер также указывает и современный дизайн торговых центров, ориентирующихся в оформлении на художественные ярмарки. Поэтому в торговых центрах типа парижского Le Bon Marché или берлинского KaDeWe мы всё чаще обнаруживаем выставочные ниши с подписью дизайнера или художника – наподобие тех, в которых в музеях располагаются произведения искусства.

Germany’s Next Top Model

В шоу Germany’s Next Top Model меня больше всего поражает та готовность, с которой молодые женщины соглашаются на унижение. Похоже, желание урвать хотя бы немного славы настолько сильно, что прилюдные оскорбления перестают казаться чем-то недопустимым. Они будто не понимают, что над ними откровенно насмехаются. Возможно, это связано с возбуждением, неуемной радостью и выбросом адреналина от прохода по подиуму, то есть с положительными эмоциями, которые просто затмевают всё коварство ситуации. Я также считаю занимательным тот факт, что молодые женщины, участвующие в конкурсе моделей, показаны на экране так, будто они не в состоянии сами оценить себя. Камера особенно любит тех участниц, которые видят себя в роли модели, но очевидно не обладают необходимыми для этого физическими данными. Возможно, в этом неумении оценить себя и кроется разгадка успеха передачи: раз никто из нас не может объективно описать свою внешность, раз все мы заблуждаемся, оценивая себя