Книга Нора - Хироко Оямада

номера. «Аса-тян, извини, ничего, что я звоню?» Свекровь! Я сразу собралась, выпрямилась: «Да, я слушаю». Она заговорила, но не так, как обычно разговаривала со мной дома. «Извини, мне очень, правда, очень неловко тебя просить, но… — Голос звучал тихо, суховато. — Я перепутала день, вернее, не перепутала, а просто у меня вылетело из головы, что я сегодня обязательно должна заплатить за… В общем, я забыла конверт с деньгами дома». — «Ясно». — «Подготовила все, положила деньги в конверт вместе с квитанцией и просто забыла. Если я сегодня вернусь, как всегда, в районе пяти или шести, то уже не успею заплатить, платежная квитанция уже будет недействительна. В общем, я думала отпроситься с работы, но потом вспомнила про тебя. Аса-тян, какие у тебя планы? Ты не очень сейчас занята? Сможешь оплатить эту квитанцию? Если есть такая возможность, я буду крайне признательна». Последнее предложение прозвучало непривычно вежливо. Наверное, кто-то стоял рядом и прислушивался к разговору. Но вообще-то, странно, никаких звуков на заднем плане не слышно. Самый разгар рабочего дня, свекровь сейчас на работе. Как-то слишком тихо в трубке. Мне вдруг пришло в голову, что у них там, наверное, прохладно и приятно. Я была в гостиной. Здесь работал вентилятор, который я включила на самую слабую мощность. Время текло. Я то садилась на диван, то вставала с него, расшторивала открытое окно в надежде на ветерок, но солнце слепило, и я снова задергивала занавески, пока не умаялась и не задремала… Предчувствие подступившей головной боли витало где-то в районе висков, усиливаясь с каждой новой волной накатывающего звона цикад.

В одном из домов по соседству вопил ребенок — это было похоже на какие-то воинственные кличи. Первые дни июля, в школах каникулы еще не начались. Наверное, он дошкольник, судя по тому, что орет среди бела дня, но его крики были какими-то уж слишком отчетливыми, громогласными. Я постаралась, чтобы мой голос звучал энергично: «Планов — никаких!» Вчера после долгого перерыва я прокатилась сначала на автобусе, а потом на электричке — ездила к зубному, который долечивал мне зуб. Теперь с кариесом покончено. У меня действительно совсем никаких планов. Утром, днем и вечером, в рабочие дни и на выходных — я абсолютно свободна. Свекровь, пыхтя, сказала: «Ну раз так, то посмотри у нас дома: либо на обувном шкафу у двери, либо на столе в кухне, либо в комнате на столике у поминального алтаря. Конверт с деньгами должен лежать где-то там. Внутри — деньги и квитанция. Ты конверт возьми и иди в комбини — там можно квитанцию оплатить. Хорошо?» — «А в комбини квитанцию примут?» — «Да. И это гораздо ближе, чем в банк идти. Знаешь, где это? Магазинчик совсем маленький, но там квитанции принимают. Пойдешь вдоль реки…» — «Да, я знаю дорогу». — «Тогда ты сходишь туда? Сходишь? Прости, мне правда неловко тебя просить, но я напрочь об этом забыла, забегалась утром — и вот результат. А дедушку не попросишь, если речь о деньгах, ты ж понимаешь. К тому же сегодня такая жара. Так что прости еще раз и спасибо! Да, кстати, Аса-тян, жара и правда дикая, ты на сдачу купи себе мороженое, что ли, на обратный путь. На ходу, конечно, лучше не есть… По дороге можно остановиться, съесть — и возвращайся домой». Последняя фраза прозвучала немного неестественно, как будто говорил иностранец.

Я повесила трубку, и на экране высветилось сообщение: «Сохранить номер?» Судя по номеру, она звонила с рабочего телефона. Глупо, но я не знаю номера свекрови — ни рабочего, ни мобильного. Интересно, откуда она знает мой? У мужа, наверное, спросила. А почему не позвонила на домашний? Ладно, на всякий случай пусть будет хоть какой-нибудь ее номер для связи. Я сохранила его в контактах: «Свекровь работа». Я ведь не знаю, где она работает. И кем — тоже не знаю.

Разобравшись с телефоном, я отправилась в дом по соседству, где жили родители мужа. Солнце жарило как ненормальное. Ни даже слабого ветерка. Воздух остановился. В палисаднике дедушка занимался поливом. На нем была широкая соломенная шляпа, в руках поблескивал синим шланг. Заметив, что я вошла в калитку, дедушка широко улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. Он все дни проводит дома. Ему девяносто, а может, и больше, то есть он уже совсем старый, но выглядит довольно бодрым. «Здравствуйте!» — поздоровалась я, и он поднял руку еще выше и улыбнулся еще шире, так что показались зубы. Блеснули золотые коронки на боковых резцах и клыках с обеих сторон. «Ну и жара». Интересно, почему он в самое пекло стоит тут и поливает? Свекровь вроде сказала, что он целыми днями телевизор смотрит. Наверное, это в выходные, когда она дома, а в обычные дни он, видимо, иногда еще и в палисаднике работает. У калитки росла сосна, а сбоку от входной двери — куст индийской сирени. На участке произрастало много разных растений, названия которых были мне неизвестны. Некоторые из них цвели, другие казались абсолютно засохшими.

В горшках была плотно высажена какая-то темно-зеленая, похожая на базилик трава с глянцевитыми листьями. Листья, переплетаясь, образовывали сплошной покров, переливающийся на солнце. Наверное, если такой лист сжевать, даже зубы позеленеют. Трава производила впечатление не очень съедобной. «Я ненадолго зайду, меня мама… ваша невестка попросила». Он, не говоря ни слова, продолжал улыбаться всем ртом. Дедушка, конечно, бодрый, но уже явно плохо слышит. Не переставая улыбаться в ответ, я потянула вбок роликовую дверь, и она отъехала с грохочущим звуком.

Я застыла на пороге, огляделась. Ни одной пары обуви на полу в прихожей я не заметила. Пустой и от этого казавшийся странно широким глинобитный пол по контрасту с ярким дневным светом выглядел почти черным. На обувном шкафчике конверта не оказалось. Я скинула обувь и вошла в дом. На кухонном столе тоже нет… Здесь было аккуратно убрано. Стоял стакан с палочками для еды, лежал завернутый в пищевую пленку бутерброд с сыром, наверное перекус для дедушки, а рядом с чайником-термосом был пластиковый контейнер с разрезанным на четыре дольки неочищенным яблоком. И больше ничего. На стене у раковины, развешанная в порядке от короткого к длинному, висела мелкая кухонная утварь. На газовой плите — помытые и уже высохшие кастрюля и сковородка. Я раздвинула плотные перегородки фусума и вошла в комнату, где стоял семейный поминальный алтарь. Через бумажные квадраты в раздвижных рамах сёдзи в комнату проникал солнечный свет. На