Книга Путин. Его жизнь и время - Филип Шорт

домиками прямо с картины Шагала, вытянувшимися по обе стороны узкой грунтовой дороги, в трех часах ходьбы от Твери. Именно там его второй сын, отец Путина, Владимир, познакомился со своей будущей женой Марией Ивановной Шеломовой из деревни , расположенной на другом берегу реки. Они поженились в 1928 году, когда им обоим было по семнадцать лет, и через четыре года переехали в Петергоф - небольшой гарнизонный городок, выросший вокруг приморского дворца Петра I на берегу Финского залива, в 20 верстах к западу от Ленинграда, где жил старший брат Марии, Петр, женившийся на младшей сестре Владимира. Сначала супруги жили в одной комнате. Но в 1934 году, после того как Владимир прошел военную службу в качестве подводника на Балтийском флоте, они с Марией наконец-то получили отдельную комнату. Родились двое детей: Альберт, умерший от коклюша в младенчестве, и Виктор, заболевший дифтерией в возрасте около двух лет во время блокады Ленинграда в марте 1942 года.

Смерть Виктора породила множество вопросов, на которые нет ответов.

Когда в конце августа 1941 г. немцы наступали на Петергоф, Мария с маленьким сыном осталась одна: муж был в Красной Армии, никто не знал, где он и жив ли вообще. Другой ее брат, Иван, офицер связи ВМФ при обкоме КПСС, привез ее в Ленинград и устроил к родственникам. Но город уже охватил голод, а у нее, беженки с окраины, не было ни продовольственной книжки, ни возможности добыть еду для себя и маленького сына. Сначала Иван делился с ними своими пайками, но после того, как его перевели за город, их положение стало отчаянным.

О том, что произошло дальше, существуют противоречивые сведения. Путин вспоминал, что, по словам его родителей, власти забрали брата вопреки желанию матери и поместили его в детский дом на том основании, что там у него будет больше шансов пережить зиму, чем если бы он остался с ней. По другой версии, которая, возможно, исходила от самой матери Путина, однажды, когда она была слишком слаба, чтобы двигаться, "к ее двери подошли две молодые женщины. Она попросила их: "Возьмите моего сына. Спасите его". И они забрали мальчика. Через несколько дней она узнала, что он умер.

Ни одна из версий не вызывает доверия.

В городские детские дома не принимали детей младше трех лет, а Виктору не было и двух. Около 30 тыс. сирот, спасенных с улиц или из пустых, замерзающих квартир зимой 1941-2 годов, когда город был блокирован немцами и голод достиг своего апогея, были из семей, где взрослые умерли, и заботиться о них было некому. По крайней мере, еще столько же людей были оставлены на произвол судьбы из-за нехватки мест. Кроме того, условия в приютах часто были ужасающими. Персонал воровал еду, общежития не отапливались, в некоторых учреждениях каждый шестой ребенок умирал в первые недели после поступления. Даже в Москве, которая была гораздо лучше обеспечена, чем Ленинград, детские дома имели ужасную репутацию. Одна мать, которую знакомая предупредила, что ей не мешало бы забрать свою дочь домой, придя за ней, обнаружила, что животы детей раздуты от голода, и все они покрыты вшами.

Еще менее правдоподобна история двух загадочных молодых женщин. В то время, когда весь город, за исключением партийной элиты, которая была сыта всю войну, сходил с ума от голода и все знали о случаях каннибализма, ни один родитель, как бы он ни был отчаян, не отдал бы своего ребенка чужим людям.

Возникает закономерный вопрос, не скрывается ли за смертью Виктора семейная трагедия, которую никто не хочет обсуждать. Сам Путин лишь спустя долгое время узнал, что его брат был похоронен в братской могиле на Пискаревском кладбище вместе с другими 470 тысячами погибших во время блокады.

Смерть Виктора, а возможно, и угрызения совести матери, могут объяснить, почему она навязчиво опекала Володю в детстве, настаивала на том, чтобы он оставался дома, работала в ночные смены, сначала дворником, а потом в пекарне, чтобы быть с ним днем. Отец Путина к тому времени был мастером Егоровского вагоностроительного завода, секретарем цехового парткома, а с весны 1954 года - членом заводского парткома, то есть занимал довольно влиятельную должность. Места в яслях и детских садах были дефицитными и желанными, но, учитывая его партийное положение, при желании он мог бы их получить. Очевидно, Мария Ивановна этого не хотела. Володя был ребенком ее преклонных лет - когда он родился, ей не хватило нескольких дней до 41-го дня рождения - и она не собиралась рисковать. Российские детские сады в начале 1950-х годов не всегда были яркими примерами пролетарской заботы, какими их представляла советская пропаганда. В 1951 году, за год до рождения Володи, в дошкольных учреждениях города произошла массовая вспышка дифтерии - болезни, унесшей жизнь Виктора, а четыре года спустя - эпидемия дизентерии. Поэтому Володя остался дома, не считая летних каникул в семье матери под Поминово и визитов к деду Спиридону, который в то время работал поваром в партийном санатории под Красногорском, к северо-западу от Москвы.

В результате раннее детство В.В.Путина было одновременно и замкнутым, и необычайно свободным. Заботливым - потому что в пределах возможного для семьи рабочего класса в послевоенном Ленинграде родители делали для него все возможное; свободным - потому что он был избавлен от дисциплины советского дошкольного воспитания, где игра сочеталась с коллективной ответственностью, а воспитатели прививали простые моральные принципы, которые были бы неуместны в школе для викторианских барышень. Даже трехлетние дети должны были помогать убирать после уроков, убирать со столов, а зимой - чистить снег.

Дома ничего этого не было. Мама учила его читать и писать, учить цифры, а когда он заканчивал, то мог пойти играть во внутренний двор, среди куч мусора, где дети находили осколки разбитой посуды, крышки от пивных бутылок и другие интересные предметы, штабеля зимних дров, которые их воображение превращало в волшебные королевства. В центре стояли четыре высоких дерева, стволы которых были защищены от вандалов металлическими ограждениями. Для родителей это было безопасное пространство для детей.

Это было верно лишь до определенного момента, поскольку старшие мальчишки объединялись в банды и дрались за территорию, вызывая восхищение Вовы, как его стали называть друзья, и других ребят помладше, которые старались им подражать. Но пока он оставался в пределах квартала - а, по его собственному признанию, он нарушил его только один раз, в возрасте пяти-шести лет, когда, привлеченный звуками первомайского парада на соседней