Книга Романовы на фронтах Первой мировой - Илья Александрович Ковалев

14 января 1917 г.

Дорогой мой папа, мой милый друг. Через два, три дня уезжает Георгий Михайлович Лайминг. Так как до того времени я вряд ли получу твоё письмо, то я и решил его не ждать, а воспользоваться случаем и послать моё послание таким важным способом, не боясь перлюстрации. Плана особенного для этого письма у меня нет, а буду писать, как думается.

Вот уже 2 недели, что я на персидской территории. Приехал сюда 31 декабря. Сначала и в особенности в пути было несказанно тяжело. Казалось что я действительно еду на край света. На четвёртые сутки доехал лишь до Баку. А там ещё 16 часов через море только для того, чтобы достичь Персии. В Энзели (Персидский порт) встретил меня от имени ген. Баратова ген. Шах-Назаров. Очень милый и доброжелательный старик. Нам предстояло сделать 300 вёрст на автомобиле по шоссе. Эта дорога русская, называется Энзели-Тегеранской, но имеет несколько веток, например, почти до занятого теперь турками города Камадана.

Так как физически невозможно проехать 300 вёрст между Энзели и штабом Баратова, в один день или в один раз – пришлось остановиться ночевать в местечке Менжим. Там, на питательном пункте Земского Союза мне и моим спутникам было приготовлено помещение. Дома персидские не подлежат описанию. Они построены все из простой глины (не кирпич), перемешанной с соломой. Скорее имеет вид – навоза, чем строительного материала. Потом, ввиду страшного летнего зноя (до 65 Реомюра), у персов двери нет, а просто зияющая дырка, и окон тоже не полагается – просто сплошная стенка. Уже русскими руками, в тех постройках, в которых живут войска или расположены разные учреждения, – пробиты маленькие окна и поставлены поганые печи, которые топятся тёртым и прессованным верблюжьим навозом. Можешь себе представить, какой прекрасный воздух.

Климат тут странный. Днём, когда выходит солнце, всё размякает и тогда тепло, градусов 8–10. Зато после заката делается страшно холодно. Т. е. температура и не такая низкая, но как-то пронизывающе. Горы все покрыты, конечно, густым снегом.

Что касается природы, то она страшно однообразна. Ещё в Энзели (около моря) много растительности, но чем больше уходишь в горы – растительности делается меньше, и, наконец, остаются одни лишь жёлто-серого цвета холмы, скалы и горы. Мне кажется, что на Луне такая Богом проклятая природа. Даже селения персов не вносят разнообразия в общую однотонную картину, ибо, как я уже сказал – селения эти построены из смеси глины, соломы и верблюжьего помёта. Что у персов удивительно, это их водоснабжение. Они проводят её куда угодно при помощи канав. Рисовых полей очень много. Это главный рассадник лихорадок.

Теперь, после краткого описания персидской природы, я вернусь снова к моей поездке. Значит, я уже сказал, что ночевать мы остались в Менжим. Приблизительно 100 вёрст от Энзели. На следующий день поехали дальше. Путь лежал прямо через горы. Мы долго подымались по страшно извилистому шоссе и, наконец, добрались до перевала (Куинский 660 саж.). Там дул феноменальный ветер и было просто холодно. Ещё вёрст 50, и мы доехали до города Казвина. Он отстоит приблизительно в 100 верстах от Менжим и значит, в 200 от моря или от Энзели.

В Казвине меня приветствовал Баратов. Произвёл он на меня тогда самое лучшее и даже трогательное впечатление. Он был весь только и занят мыслью, как лучше меня устроить, как бы мне угодить. Теперь уже прошло две недели с тех пор, и я, конечно, успел уже оглядеться. Баратов, действительно, трогательно заботится обо мне, но он осетин, кавказец. Не лишён хитрости в большой дозе и, мне кажется, даже и фальши.

Здесь в Казвине мне был официально предложен большой завтрак. Баратов, а это его слабость, говорил много трогательных «спичей». Тут уже раздавались кавказские песни застольные и аллаверды вовсю. Кормили кавказскими блюдами: шашлык, лю-лю кебаб (котлеты на вертеле с чесноком), чакок-били и тому подобными неудобоваримыми яствами с самыми дикими названиями. Завтрак затянулся до 4 дня – с чаем (всё это происходило 31 декабря). Когда встали со стола, то сели в моторы и отправились дальше. Предстояло сделать ещё вёрст 115 до деревни Аве, где и стоит штаб 1-го Кавказского кавалерийского корпуса генерала Баратова.

Добрались мы лишь около 9 1/2 часов вечера. Поместили меня в персидском доме такого описания, как я уже приводил. Но стараниями штаба, мне единственную комнату этого дома привели, насколько возможно, в уютный вид. Обтянули холстом, кое-где нацепили ковры, а пол покрыли соломенным матом (как в конюшнях). Повторяю, что мои новые товарищи приложили всё старание, чтобы устроить меня получше. Так что мне жаловаться было невозможно, в особенности им – офицерам штаба. Но, конечно, условия жизни в этих персидских домах очень трудны. Я думаю, я там и простудился. Ибо до вчерашнего дня я чувствовал себя омерзительно. Что-то вроде лихорадки. Да это вполне понятно. В комнате стоит маленькая печь. Ночью страшно холодно. Значит, приходится её натапливать до отказа, а утром снова холодно. Потом от соломенного мата идёт феноменальная пыль – сильно раздражающая горло.

По счастью ген. Баратов переводит штаб в Казвин. Теперь он с Янушкевичем в Тегеране, и я живу в Казвине в европейском доме – Собрании Энзели-Тегеранской дороги. Сюда именно и перейдёт числа 20 наш штаб. Ну здесь, конечно, условия совсем иные и несравнимые с Аве. Потом, кроме всего прошедшего, в Аве мне трудно дышать ужасно. Там 6400 ф. высоты, и это даёт себя чувствовать.

Бумаги мало, продолжаю на других листах.

По приезде 31 декабря в 9 1/2 ч. ночи в Аве, мне дали немного отдохнуть, а потом мы собрались в столовой штаба для встречи Нового года. Столовая эта устроена просто в кибитке. Но в ней тепло и не дует.

Перед началом ужина, был отслужен краткий молебен с провозглашением многолетия.

Теперь, повторяю, дорогой мой, мне уже много лучше. Человек такое животное – ко всему привыкает.

Но тогда, ночью 31 декабря, после того что мы проехали более 300 вёрст на автомобиле, то по солнцу, то по снегу со страшным ветром, среди совершенно мне незнакомых людей, встречать Новый год и молиться, слыша слова молебна, было страшно трудно. Много, очень много надо было нравственной силы, чтобы остаться спокойным и не расплакаться, как маленькому ребёнку. Пожалуй, первые два дня в поезде и эта встреча Нового года, самые трудные минуты моего изгнания.

Ах, как горячо молились. Боже, как хочется, чтобы 17 год для России был бы светлым и радостным.

Ведь говорят же «Велик Бог земли русской». Он видит всё. Он знает,