Книга Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание - Леонид Михайлович Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идзуми Арима было грустно. Он в последний раз присутствовал на торжественной церемонии поднятия флага в своей школе, а затем на зачтении императорского рескрипта в актовом зале, где висел большой портрет императора. Идзуми Арима заканчивал школу. Он прощался с товарищами, преподавателями и священным достоянием школы — текстом рескрипта и портретом Сына Неба. На уроках говорили, что Япония — уникальное государство-семья. Император, ведущий свое происхождение от богов, воплощает в себе единство народа и государства. Основа японской семьи — почитание предков, власть старших, подчинение и почтительность младших. С сыновней почтительностью должен японец относиться не только к главе семьи, но и к тем, кто выше его по положению — к начальнику, военному командиру, государству. «Любимые родители дали мне возможность появиться на свет, чтобы я мог служить Его Императорскому Величеству».
На еженедельных уроках морального воспитания изучался главный принцип, стержень мировоззрения японца: «почитание императора, любовь к родине». Подъем национального флага, созерцание императорского портрета и чтение рескрипта превратились в важнейшую церемонию, требующую безукоризненного соблюдения ритуала.
Читал рескрипт обыкновенно сам директор. Он вносил его в актовый зал не дыша, на руках обязательные белые перчатки. Читать следовало с выражением и без ошибок. Предыдущий директор, об этом было известно в школе, во время чтения рескрипта пропустил целый абзац. В тот же день, чтобы искупить позор, он покончил жизнь самоубийством. В случае пожара или землетрясения рескрипт и портрет следовало спасать в первую очередь, если надо — ценой собственной жизни.
Выпускников приветствовал директор школы.
— В момент прощания следует грустить, — говорил он, глядя из-под очков на сидевших перед ним юношей и девушек. — Но я расстаюсь с вами, исполненный чувства радости. Ибо вы вступаете в жизнь любящими родину и императора, готовыми исполнить великие предначертания наших предков. Школа закалила вашу волю и ваш характер, снабдила вас знаниями, необходимыми японцу. Осуществление великой миссии Японии зависит от каждого из нас. Вам повезло: вы вступаете в жизнь в тот момент, когда страна достигла огромных успехов в создании сферы совместного процветания Великой Восточной Азии. Вам предстоит закрепить успех.
Дождь шел всю ночь и прекратился только к утру. Новобранцев подняли в половине шестого утра и, не покормив, сразу погнали на станцию. Идзуми Арима с сожалением смотрел на испачканные в грязи новенькие ботинки, неделю назад выданные в казарме. Такой прекрасной обуви у него еще не было. И он сам, и его родители, да и все жители деревни ходили в тэта, которые делали себе сами из деревянного обрубка, куска ткани и веревки. У отца Идзуми (и еще у нескольких человек в деревне) были брезентовые сапоги на резиновой подошве, но их носили только в очень холодную и дождливую погоду. Кожаной обуви в деревне ни у кого не осталось. Вся кожа и резина шли на изготовление обуви для армии и флота, поэтому еще до войны правительство стало убеждать сограждан носить исключительно патриотическую обувь — тэта. С началом войны хорошая обувь исчезла совершенно, ее нельзя было получить и по карточкам. На черном рынке в городе, правда, продавалось все, но в деревне не было никого, кто мог бы себе позволить что-то там купить. Они не голодали и уже за одно это были благодарны судьбе.
Идзуми Арима родился и вырос в Корее, в деревне возле Пусана, которую очистили от корейских крестьян и передали японским поселенцам. Его отец одним из первых откликнулся на призыв правительства взяться за колонизацию Кореи — в родной деревне на его долю земли не осталось. Он был третьим сыном в семье. Идти в город ему не хотелось. Много поколений Арима выращивали рис, и он не хотел порывать с семейной традицией. Он получил подъемные и на пароходе отправился в Корею. В Пусане чиновник военной администрации широким жестом развернул перед ним карту.
— Выбирай любой участок. Бери землю пожирнее. Дом тебе ставить не надо. Корейца выставим, будешь жить в его доме.
Арима посмотрел на чиновника с испугом.
— Нет, нет, я поищу незанятый участок.
Таких совестливых, как Арима, оказалось не много. Он действительно нашел пустующий участок, оформил его аренду, получил пособие, на которое построил дом, женился. Он вполне ладил со своими соседями-корейцами, но их с каждым днем становилось все меньше. Японские колонисты бесцеремонно выставляли их из деревни. Делалось это просто: приезжал наряд жандармерии, вещички складывали на телегу и отправляли корейца на север. До Арима потом доходили слухи, что кое-кто из корейских крестьян, воспылав гневом, решил сквитаться с обидчиками. В соседней деревне, тоже «японизированной», однажды ночью убили старосту, отставного жандарма. У соседа Арима сгорел амбар. Сам Арима тоже ожидал какой-то беды, но его не тронули.
Идзуми был единственным ребенком в семье. Он ходил в городскую школу, а когда окончил ее, отец решил отправить его на родину учиться в университете. Но этой идее не дано было осуществиться. Идзуми было всего восемнадцать лет, прежде в армию брали в двадцать, затем в девятнадцать, но Идзуми вернулся на Японские острова в неудачное время: была объявлена тотальная мобилизация.
На призывном пункте врач презрительно осмотрел его: низкорослый, с длинными руками.
— Раньше мы таких уродов браковали и посылали в строительные части, — громко сказал врач, не стесняясь присутствия юноши. — Мы недопустимо снизили требования к физическому состоянию призывников. Какая от них будет помощь доблестной императорской армии?
Поручик, присланный из учебного полка за пополнением, равнодушно отмахнулся:
— На фронте все сгодятся.
Поручика сунули в учебный полк после третьего ранения, служба ему нравилась, и потому он постоянно пребывал в благодушном состоянии. В отличие от унтер-офицеров, которые нещадно мордовали новобранцев, словно задавшись целью выбить из них все человеческое.
Отправка в учебный полк задерживалась, и за неделю унтер-офицеры, щедро раздавая зуботычины, заставили новобранцев вволю помаршировать на плацу перед казармой и совершить два форсированных ночных марша. Двадцать километров следовало пройти за три с половиной часа. Новобранцы, разумеется, в норматив не уложились. Посему вместо отдыха полдня занимались строевой подготовкой в полном снаряжении, под тяжестью которого сгибались и крепкие деревенские парни. Идзуми Арима, который