Книга Четвёртая высота - Елена Яковлевна Ильина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куда?! — закричал ей вслед Каро, появившийся вдруг над оградой. — Разорвёт! На куски разорвёт!
— Ничего, — возразила Гуля, — не разорвёт.
Абрек мрачно уставился на Гулю и, рванувшись вперёд, залаял с таким остервенением, что сразу лишился голоса.
Гуля остановилась.
— Абрек, — сказала она самым ласковым голосом, — не бойся, маленький, я тебя не обижу…
Абрек до того удивился, что так и осел на задние лапы.
А Гуля, подойдя к страшному псу, погладила его между ушей и принялась отвязывать верёвку. Пёс, казалось, сошёл с ума от радости. Он запрыгал вокруг Гули, потом вскочил на задние лапы, а передние положил ей на плечи.
Отвязав Абрека, Гуля взяла его за ошейник, и сторожевой пёс, которого боялись все окрестные жители, спокойно и кротко пошёл рядом с девочкой, осторожно ступая у самых её ног.
И с этого дня о Гуле по всей улице пошла слава, что она никого и ничего на свете не боится.
Но вот настал день Гулиного отъезда. У ворот стояла линейка. [5] Каро вынес чемоданы.
Мать Каро, маленькая тихая женщина, протянула Гуле плетёную корзинку, наполненную виноградными гроздьями. Подошла Гаянэ. Она плакала.
Гуля обняла её, поцеловала.
— Не плачь, Гаянэ. Приезжай к нам в Москву.
Поодаль стояли молча соседские мальчишки, бывшие Гулины враги, а теперь друзья. Когда линейка тронулась, Гуля помахала им рукой. И сейчас же вся ватага бросилась ей вслед, а двое самых ловких прицепились к задку линейки. Возница крикнул им что-то на своём языке, мальчики засмеялись и ещё крепче ухватились за край линейки.
Но это было ещё не всё. Волоча за собой верёвку, на улицу выскочил взлохмаченный Абрек. В несколько прыжков догнал он всю компанию и побежал впереди линейки.
— Абрекушка! — закричала Гуля. — Мама, возьмём его с собой!
Мама только рукой махнула.
Но вот линейка покатила под гору, и мальчики соскочили на землю.
— Прощайте! — крикнула им Гуля.
И они оба сняли шапки и махали Гуле до тех пор, пока линейка не скрылась из виду.
Гуля и Эрик
Медленно и торжественно подходил к московскому перрону поезд. Паровоз показался издалека — оттуда, где ещё не начиналась платформа.
Эрик бросился навстречу подходившему поезду.
На площадках вагонов уже толпились пассажиры, подзывая носильщиков. Эрик вглядывался в лица, ища глазами Гулю.
Пассажиры уже высыпали на платформу, а Гули всё не было. И вдруг Эрик услышал знакомый звонкий голос:
— Эрастик!
Так называла его только одна Гуля.
Она высунулась из окна, почерневшая на южном солнце. Эрик бросился к вагону, пробиваясь сквозь шумящую толпу, натыкаясь на чемоданы и кули. Доски перрона застучали под его ногами. И, не слыша за собой голоса матери, которая бежала следом за ним, не помня себя от радости, Эрик взобрался на площадку вагона. А на площадке, топая ногами от нетерпения, уже стояла Гуля с большой круглой корзинкой в руках.
— Это тебе виноград! — закричала она. — А внизу там персики. Только они уже размякли. Их придётся или очень скоро съесть, или просто выбросить… А ещё я хотела привезти тебе одного чу́дного щенка, но, кажется, он был бешеный.
— И должно быть, он тебя укусил, Гуля, — сказала мама. — Посмотри, вон стоит тётя Маша, а ты с ней даже не здороваешься, только болтаешь какие-то пустяки.
— Тётя Машенька! — закричала Гуля и, соскочив на перрон, повисла на шее у матери Эрика.
— А ваша квартира, дорогие мои, ещё не готова, — сказала тётя Маша. — Маляр обманул нас и третий день не приходит. Вам придётся заехать к нам.
— Ура! — закричала Гуля. — Молодчина маляр! Ура!
— Ура! — ещё громче подхватил Эрик.
И скоро маленькая комната тёти Маши наполнилась шумом, смехом и той особой суетой, которая всегда бывает в первые минуты встречи.
На столе появилось армянское лакомство чухчель с начинкой из винограда, тонкий хлебец лаваш и лепёшки. Сладко запахло перезрелыми персиками. В стаканах засверкало красное ереванское вино.
А по единственному подоконнику маленькой комнаты уже бегали две белые крысы с розовыми глазками и длинными голыми хвостами. Это Гуля успела сбегать в свою школу и притащить крыс из живого уголка.
Крысы бесшумно сновали по подоконнику. Эрик и Гуля кормили их крошками хлеба, а старая няня, укладывая спать маленького Мику, братишку Эрика, поглядывала искоса на Гулю и ворчала:
— И так тесно, ребёнку дышать нечем, а она этакую нечисть в дом притащила!
— Да что вы, нянечка, они чистенькие! — уверяла Гуля. — Смотрите, какие они хорошенькие!
Её мама только рукой махнула.
— Не может Гулька жить без своего зверинца. Прямо беда с ней! В Ереване за ней ходили огромные лохматые псы. Их боялись все ребятишки, а она их любила так же нежно, как этих своих крыс.
Когда обе матери ушли из дому, Гуля шепнула Эрику — так, чтобы не слышала няня:
— Я тебе хочу что-то сказать по секрету.
— Пойдём в коридор, — предложил Эрик.
Ребята выбежали в тёмный коридор, ведущий в кухню.
— Я не знаю, что делать, Эрик, — начала Гуля, — морская свинка сидит в школе совершенно одна. Никто из ребят не подумал взять её на лето!
— Возьмём её к нам! — сказал Эрик.
— А няня? Она и так ворчит из-за крыс.
— Мы её под кровать посадим! — придумал Эрик.
— Кого — под кровать? — засмеялась Гуля. — Няню?
— Свинку.
— Свинку нельзя под кровать. Ей под кроватью будет плохо. Ей нужен воздух и свежая трава.
— А где взять траву? — спросил Эрик. — Я придумал! На берегу Москвы-реки травы сколько хочешь. Пойдём нарежем!
И, юркнув в кухню, Эрик через минуту уже выбежал оттуда с кухонным ножом в руке.
— А корзинку для травы? — напомнила Гуля.
— Можно взять ту, в которой ты привезла виноград, — сказал Эрик.
И, когда няня, уложив Мику, задремала сама, Эрик и Гуля выбежали из дому.
На берегах, не обшитых ещё в те годы гранитом, желтела осенняя полуувядшая трава. Эрик и Гуля со всем усердием принялись за работу, и скоро корзинка была полна.
Когда обе матери вернулись домой, они ещё из передней услышали сердитый голос старой няни:
— Да что ж это такое! Да где ж это видано! Хоть из дому беги…
— Что там случилось? — спросила Гулина мама и быстро отворила дверь.
В углу комнаты на траве сидела, тяжело дыша, рыженькая морская свинка. Эрик и Гуля стояли у окна, понурив головы. Крупные слёзы текли по щекам Гули.
— Тётя Машенька, — сказала Гуля и посмотрела на мать Эрика с мольбой и отчаянием, — свинка умрёт
