Книга Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история - Игорь Александрович Бессонов

в работе над ними теряет свое значение, равно как и вопрос о получении авторами непосредственных божественных откровений сверхъестественного характера. Подобный подход имеет определенные плюсы; в чем-то он может быть сопоставлен с «каноническим подходом» Б. Чайлдса, который применяет близкие критерии уже не к отдельным библейским книгам, а ко всему канону Священного Писания. Его недостатком может быть некоторая апологетичность (современный библейский текст предстает как непогрешимый независимо от любых вердиктов историко-критического метода) и сложность, если не невозможность, его эмпирической проверки (неслучайно У. Абрахам причислил описанный подход к дедуктивным теориям богодухновенности). В принципе, наша работа может отчасти быть опытом проверки практической применимости подобной теории – если мы обнаружим, что текст книги Даниила, на протяжении столетий составлявшийся целым рядом авторов и редакторов, несет определенное послание свыше, превосходящее знания и кругозор всех участников работы над этим сочинением, то концепция «телепатической диктовки» свыше начинает выглядеть более убедительно.

Либеральные теории богодухновенности подходят к проблеме с другой стороны – они фактически растворяют богооткровенность в богодухновенности, воспринимая любые пророческие прозрения как форму вдохновения, в той или иной мере присущего любым выдающимся личностям. В качестве примера подобной позиции можно привести взгляды английского богослова первой половины прошлого века Г. Робинсона. Он полагал, что «существуют бросающиеся в глаза сходства между вдохновением древних пророков и вдохновением известного поэта или ученого. Все они переживали опыт, который объединяет то, что он называет принуждением и интуицией. То есть они создают свои лучшие работы не по своей воле, но как будто движимые принуждающей их силой: это элемент принуждения. И они часто переживают вспышку озарения, которая завершает длительный процесс размышления над определенным предметом: это элемент интуиции. В этом переживании все они придают определенную выраженную форме некой истине, которая уже существовала, но еще не была явлена людям. Это то, что отличает их от других. То, что отличает пророков от поэтов и ученых – это сфера, в которой они действуют. Вдохновение пророков реализуется в моральной и религиозной сфере»[27]. Подобный подход также делает непринципиальным как вопрос об авторстве книги Даниила, так и вопрос о том, было ли пророческое вдохновение стимулом, который вызвал у автора пророческие видения или только позволил ему сочинить эти видения – оба этих случая равным образом подпадают под широкое определение богодухновенности как аналога поэтического или исследовательского вдохновения. Примечательно, что подобный подход к богодухновенности книги Даниила находит неожиданное подтверждение в еврейской традиции. В ней книга Даниила традиционно причисляется не к разделу Пророков, а к разделу Писаний, который объединяет то, что может быть названо «богодухновенными литературными произведениями» (Псалтирь, Экклесиаст, Притчи и др.). Еврейский средневековый философ Моисей Маймонид определял вдохновение авторов Писаний следующим образом: «Вторая степень [пророчества] – это когда человек чувствует, как будто нечто нисходит на него, и некая иная сила овладевает им и побуждает его говорить, и он начинает говорить слова мудрости или хвалы или слова полезного наставления, или речи, касающиеся управления государством или Божественных предметов, и все это во время бодрствования, когда он пользуется своими чувствами как обычно, – и тогда говорится о нем, что он говорит посредством “духа святого”. И посредством такого рода “духа святого” сочинил Давид Псалмы, а Соломон написал Притчи и Экклезиаст и Песнь Песней; и также написаны книги Даниила и Иова и книги Хроник, и прочие “Писания” также написаны посредством этого рода “духа святого”» (Путеводитель растерянных. Часть 2. Глава 45).

Таким образом, мы можем заключить, что пророческое авторство в любом случае не является принципиальным при обсуждении вопроса о богодухновенности книги Даниила. Сочинение II века до н.э., созданное не древним пророком, а благочестивым писцом эллинистической эпохи, равным образом может быть охарактеризовано как произведение, несущее в себе вдохновение свыше. Этот тезис становится очевиден исходя из описанных нами выше концепций богодухновенности Священного Писания. Однако еще более примечательно то обстоятельство, что псевдоэпиграфичность книги Даниила сама по себе не является однозначным аргументом против ее пророческого авторства. Книга Даниила действительно может быть богооткровенным произведением, даже в смысле предполагаемом сторонниками четкого разделения богодухновенности и богооткровенности – при этом оставаясь произведением автора II века до н.э. К детальному рассмотрению этого вопроса мы обратимся при обсуждении природы древнееврейской псевдоэпиграфии и тех мотивов, которыми руководствовались создатели псевдоэпиграфических произведений.

Псевдоэпиграфия и богодухновенность

Псевдоэпиграфия была широко распространенным явлением во всех обществах эпохи древности. Античная эпохи предоставляла большие возможности для публикации подложных произведений: так, древнеримский врач II века до н.э. Гален был настолько обеспокоен количеством подделок, публиковавшихся под его именем, что был вынужден написать отдельный трактат «О собственных книгах». Б. Мецгер выделяет целый ряд причин, побуждавших античных авторов прибегать к псевдоэпиграфической атрибуции своих произведений. Это извлечение финансовой выгоды (особенно путем продажи подложных рукописей крупным библиотекам), сознательная дискредитация тех или иных лиц, уважение к основателям философской школы, к которой принадлежал автор того или иного произведения, скромность, упражнения в ораторском искусстве, желание «заполнить пробелы» в биографии тех или иных исторических личностей, механические ошибки писцов, желание по тем или иным причинам приписать свою работу кому-то из прославленных авторитетов древности[28]. К этому списку можно добавить желание обосновать те или иные взгляды или интересы ссылками на авторитет древности и осторожность, побуждающую высказывать те или иные мнения, которые могут навлечь опасность на автора, под чужим именем.

Некоторые из перечисленных выше мотивов не имеют прямого отношения к мотивам, которыми руководствовались авторы еврейских псевдоэпиграфических сочинений, в то время как другие могут быть актуальными и для еврейского общества эллинистической эпохи. Желание освятить свое сочинение авторитетом древности и стремление подчеркнуть свою принадлежность к той или иной религиозно-философской школе в равной степени являются характерными чертам как античной, так и еврейской мысли. В то же время целый ряд мотивов, побуждавших еврейских авторов приписывать своим произведениям вымышленное авторство, был обусловлен обстоятельствами, связанными со специфическими чертами эволюции древнееврейской культуры и религиозной традиции.

Во-первых, следует отметить, что первоначальной особенностью древнееврейской литературной традиции, отличавшей ее от греко-римской, было преобладание анонимных произведений. Мы не знаем имен истинных авторов Пятикнижия, книг Иисуса Навина и Судей, Псалтири, Иова, Песни Песней и т.д. C ростом интереса к истории, ставшим очевидным начиная с VII века до н.э., традиция стала приписывать их выдающимся героям древности, связывая произведения юридического характера с именем Моисея, религиозную поэзию – с царем Давидом, литературу Премудрости – с именем Соломона и т.д. Сами авторы этих сочинений вовсе не воспринимали себя в качестве авторов – они были лишь хранителями и передатчиками