Книга Постсоветская молодёжь. Предварительные итоги - Екатерина Кочергина

но они были, что требовало значительных личных усилий, этической работы и первых проблесков личной и гражданской ответственности, что в условиях всеобщего заложничества при тоталитаризме очень значимая вещь. Те, кто осознавал себя в таком качестве и роли, относились к себе с заслуженным уважением и сознанием открывшегося личного достоинства. Именно это побуждало стремление внести в косную среду советского «общества-государства» и бюрократии новые идеи универсалистской морали, справедливости, генерализованной вины за соучастие в коллективных преступлениях, и пересмотреть отношение к практикам власти и государственной идеологии, к другим странам и идеям, к участию в самиздате и правозащитной деятельности, ставшей наряду с другими индикаторами знаком поколения. Это было начало эрозии закрытого общества, вызывавшее значительные напряжения, страх, конфликты с окружающими и фиксировало символическую границу между ними и «всеми остальными», что, собственно, и являлось отличительной чертой поколения.

Но шестидесятники не могли быть (и не были) представлены в социальной структуре. Это было именно элитарное меньшинство, которое стремилось оказать влияние на духовную атмосферу в обществе, повлияв тем самым на политику властей в некоторых социально значимых аспектах. Они оказались «пробужденными» в ситуации открытого конфликта в руководстве страны, когда Горбачев в борьбе с наследниками сталинской и брежневской номенклатуры обратился к «общественности» за поддержкой (эпоха «гласности»). Именно тогда шестидесятники стали привлекаться властью в качестве советников, идеологических оформителей интересов обновленного начальства (имея в виду дальнюю цель слома системы и либерализации режима). Но их запоздалое участие в околовластных кругах и деятельности по обсуждению целей или подготовке реформ закрыло доступ к ключевым социальным позициям следующей возрастной генерации. Возник тот же эффект, что и в литературе конца 80-х – начала 90-х годов, когда нарастающий вал публикаций запрещенных ранее авторов и произведений, воспринимаемых уже в статусе задержанной классики, закрыл дорогу для молодых литераторов, оставшихся в роли кружковых авторов или субкультурной авторитетности.

В принципе смешение или нагромождение разных генераций представляет собой «нормальное» явление для социальных систем и культурных ситуаций, в которых подавлены, уничтожены или стерилизованы элиты (не в смысле властных элит, а в смысле их функций – внесения новых идей, образцов, смыслов и интерпретаций, которым начинают следовать другие группы и последователи). Если нет общепризнанного и правовым образом закрепленного механизма рецепции идей и постоянного формирования новых авторитетов, то всегда будет возникать феномен «смятых» поколений, вытесненных творческих генераций или поколенческого нахлеста.

3. Исследования молодежи 2000–2010-х годов

Современная молодежь: к проблеме «дефектной» социализации

В начале 1990-х годов потенциал изменений в обществе и его модернизации связывался с вступлением в «новую жизнь» молодых поколений. Признаки изменений искались исследователями не только в образованном слое, из которого должны выдвигаться и формироваться специализированные элиты общества, не только в современной, более сложно устроенной урбанизированной среде больших городов и мегаполисов, но и в среде молодежной. Мы постоянно отмечали, выделяли, вытаскивали на свет такие отличительные характеристики молодых, как положительное, открытое отношение к Западу, более явную, чем в населении в целом, идентификацию с либерально-демократическими ценностями, стремление к гражданским свободам, достижению, успеху. И, наконец, мы постоянно отмечали большую удовлетворенность среди молодых происходящим в стране и ее повседневной жизни. Население страны долгие годы было глубоко фрустрировано, растеряно и раздражено. Приспособление к переменам не связывалось с идеями будущего развития, осознавалось как «выживание». Россияне ностальгировали по прошлому, идеализировали советское время, вытесняя память о своих же тогдашних проблемах. Многие ощущали себя выбитыми из колеи. На таком негативном фоне молодые с их оптимистичными настроениями, оценкой происходящего и более «демократичными» взглядами задавали некий положительно окрашенный «горизонт будущего» в изучаемом социуме.

В представлениях большинства населения выиграли от накативших на страну перемен либо люди нечестные – жулики, спекулянты, преступники, мафия (те, кто нарушал нормы «советской морали», что было и защитной, лицемерной реакцией большинства на экономические перемены), либо люди, имеющие власть или близкие к ней. Более половины россиян считали себя проигравшими в ходе реформ, людьми без будущего[17]. Неясная, смутная надежда на другую жизнь связывалась с молодежью. Проекция лучшего будущего, вроде бы «естественное» ожидание «лучшей жизни для детей», включала в себя сознание собственной неудачи, фрустрацию от нереализованности индивидуальных притязаний и аспираций.

Вызвавший большой резонанс в конце 1980-х годов документальный фильм «Легко ли быть молодым?» ставил на примере историй разных героев проблему социализации молодых людей в советской системе, уничтожения будущего у последнего советского поколения молодежи. Авторы поднимали вопрос о том, какой ценой молодые вписываются в систему, каковы издержки адаптации к существующему. Тем самым затрагивалась и проблема понимания того, как устроено советское общество, что оно делает с человеком. Но все это было скоро вытеснено из общественного сознания и забыто.

Функции адаптации к меняющейся реальности и «взращивания» нового поколения в это время, как уже отмечалось, берет на себя семья. Главным для нее являются не только задачи выживания, но и обеспечение возможностей «другой жизни» именно для детей, использования детьми новых шансов. Однако пассивное приспособление к переменам со стороны самих «взрослых» (приспособление без изменений), понижение собственных запросов и ожиданий вели к общему сужению и упрощению представлений о «будущем», к концентрации на решении повседневных проблем, «борьбе» с повседневным, но уже не «советским» бытом. Благополучие детей, как показывают многолетние опросы, в сущности виделось как восполнение того, чего не хватало поколению родителей, – материальной обеспеченности, свободы от давления повседневных тягот, развлечений. Распад советской системы приводил к тому, что огромная часть ответственности за социализацию будущего поколения перекладывалась на плечи семьи. В таких условиях советская система институтов дошкольного, школьного, вузовского образования рушится и, примитивизируясь, воспроизводится, распространяется не только платность, но и коррупция. Значительная часть городских семей вынуждена не только возвращаться к присущим аграрному обществу функциям вроде обеспечения семьи продуктами за счет приусадебных участков, но и искать дополнительные средства, чтобы вкладывать их в образование детей, начиная с детского сада вплоть до вуза.

Изменения не могут закрепиться в обществе без подключения к семейному воспитанию новых специализированных агентов социализации – современной средней и высшей школы, других новых или трансформированных подсистем общества (культурных учреждений, СМИ, права, здравоохранения), эффективность и модернизационный потенциал которых напрямую связан с состоянием элит общества.

Иллюзии модернизационного потенциала претендующих на роль элиты культурных групп (интеллигенции) исчезли уже к началу 1990-х годов, когда завершился период гласности. Придание публичного характера всему запретному, замалчивавшемуся и искажавшемуся в советскую эпоху было актом признания интеллектуального опыта советской интеллигенции, но без понимания того, насколько последняя была частью системы.

Так или иначе, публичная критика прошлого, советской системы конца 1980-х – начала 1990-х годов оказалась практически не востребованной социумом, озабоченным