Книга Нет моей вины - Даниэль Брэйн

привык делиться с людьми. Работать с ним было тяжело, и сейчас он подумал: а если Лиза права?..

— Откуда он взял пистолет? — голос Лизы вырвал из размышлений. — У него и возможности такой не было.

— Да если бы все было так просто, я давно бы обвинительное написал! Самая умная, что ли? — взорвался Валентин и тут же осекся. — Лиза… прости.

Но Лиза только покачала головой и с досадной улыбкой поджала губы. Судя по всему, она не обиделась.

— Завтра подумаем, — пообещала она. — Как будет на руках экспертиза. Узнаем что-то про пистолет, может, узнаем про вероятный источник. Копать однозначно надо оттуда. Пока.

И она ушла, неслышно закрыв за собой дверь.

Валентин перечитал напечатанный Лизой текст, пролистнул материалы дела. Работать ему не хотелось, трещала голова, клонило в неудержимый сон, и он, что называется, прокрастинировал. Он посмотрел на телефонный аппарат, противно мигающий подсветкой входящего вызова, провел пальцем по экрану смартфона. Было много пропущенных вызовов, но Валентин даже не стал заморачиваться: все нужные номера — семьи, близких друзей, Лизы, шефа, еще нескольких коллег — были в «белом списке» режима «не беспокоить».

Валентин напечатал еще пару абзацев, отодвинул клавиатуру в сторону. Надоедливая клавиша все время западала, хотелось кого-нибудь убить. И вместо скучного заключения в голову лезли два банальных дела: Рязанцев и Яковлев. Два пацана. Два преступника. Насильник и убийца. И в обоих делах есть сомнения: у Киры Рязанцевой, у Лизы Топорковой.

И кто-то из них мог оказаться прав.

Глава седьмая

В детстве Кира считала, что в ее жизни появится кто-то, кто возьмет ее за руку и поведет, решив все ее незначительные проблемы. Надо было только вырасти. Но потом она поняла, что проблемы растут вместе с человеком, и не так уж много желающих их решать. В толстых романах, купленных когда-то «на макулатуру», или в тонких книжечках с яркими обложками все было красиво, правильно, справедливо, но слишком разно. В «макулатурных» книгах — сложно и со страданиями, в ярких книжечках — тоже со страданиями, но легко. Иногда Кира кощунственно думала, что сложность зависит от количества страниц, но в целом она верила авторам. Они писали о том, что бывает далеко не со всеми, но не лгали же они при этом? Наверное, нет. Истории были разные, а результат один, и в ее собственной жизни он оказался не похож ни на отважного герцога, скрывавшегося под маской разбойника, ни на пирата, мстящего за погубленную жизнь. Благородные Атосы канули в небытие вместе с эпохой кринолинов и шпаг, и ей достался пшик в смазливой оболочке — невыразительный, нудный, просидевший зад перед вечно жужжащим компом Виктор.

Кира вспомнила, во что он превратился перед отъездом: располневший, в очках, в растянутом свитере. Совсем не герой... И хотя у нее мелькнула крамольная мысль попробовать его разыскать, Кира тут же от нее отказалась.

Вместо этого она снова взяла телефон. И она не успела услышать гудок, как ей ответили.

— Слушаю вас.

— Алло, — выдавила Кира и судорожно схватила визитку. — Валентин Георгиевич?

— Да, я, — судя по отрывистому, недовольному голосу, следователь был не рад ее звонку. Время терять было нельзя.

— Это Рязанцева. — Кира помолчала. Ее фамилия не вызвала у следователя никаких эмоций, но он терпеливо ждал. — Кира Рязанцева, мать Лени... Леонида Рязанцева.

— Да, я вспомнил, — поторопил ее следователь. Кира обругала себя последними словами: вечер, человек пришел с работы...

— Мне нужно вам кое-что рассказать. Это важно. Я... я говорила с соседкой. Той, которая вам звонила. Ну то есть не вам, а в милицию. В полицию... Я...

— Говорите.

От требовательного, повелительного тона у Киры вылетел из головы даже ее бессвязный лепет, и она только дышала в трубку, как школьница.

— Говорите. Или вы хотите под протокол?

— Под протокол?.. — Кира облизала губы. — Нет... нет, я не хочу под протокол... я... простите, пожалуйста. Я, наверное, очень не вовремя.

Следователь сдержанно вздохнул.

— У вас появилась какая-то информация? — очевидно, он решил ей помочь. — Что вы узнали?

— Все странно, — заявила Кира и сразу успокоилась, будто прыгнула в студеную воду и даже уже провалилась в жуткий парализующий холод. — По рассказу соседки, все было не так, как записано у вас в протоколе.

— Вы не знаете, что записано в протоколе, — сказал следователь и вдруг рассмеялся. Это было так неожиданно, так по-человечески, и Кира поймала себя на том, что и сама улыбается.

— Леня мне все показывал, — уже свободно, словно говоря со старым другом, продолжала она. — Я не знаю, как это все называется. Но... наверное, вы считаете, что я еще одна ненормальная, которая хочет выгородить своего сына. Нет, это не так.

— В том, что вы защищаете сына, нет ничего необычного, — рассудительно заметил следователь. Кира попыталась понять, заинтересован ли он ее словами.

— Мне кажется... нет, не кажется. Я уверена, что Леню хотят подставить. Подождите, не говорите, что вам все это говорят... Понимаете, это странно. Все странно. И если бы все сложилось чуть по-другому, ничего бы не было... вы меня слышите?

— Слышу. — Следователь на том конце о чем-то раздумывал. — Завтра можете подъехать, спросите Топоркову Елизавету, это моя помощница. Расскажете ей все.

— Я не буду говорить ни с какой Елизаветой! — Кире показалось, что это сказал кто-то другой — так уверенно и сильно это прозвучало. — Я буду говорить с вами. И не завтра. Сейчас.

— Сейчас я...

— Через полтора часа я буду ждать вас на «Ждановской», там есть «Сивая кобыла». До встречи.

Кира нажала отбой и какое-то время сидела, пытаясь понять, что она натворила.

Когда-то она читала, что в человека вселяется нечто, после чего он уже совершенно не тот. Не слишком она верила статьям в этих газетах, но при всей очевидной глупости иного объяснения у нее просто не было. Она приказала ему явиться? Он даже не возразил? Кира уставилась на телефон, ожидая, что он вот-вот зазвонит и следователь выскажет все, что думает о ее умственных способностях, но телефон молчал.

«Значит, вот так оно и работает, — поняла Кира. — Когда ты сам диктуешь условия. И никто никогда не вправе тебе перечить».

И все равно она ощущала себя не собой. Первый раз