Книга Анкер - Артемий Лукьяненко

как на сумасшедшую:

— Брось.

— Тогда зачем перчатки?

— Тебя не трогать! Это тоже запрещено. Извини, ничего личного.

Может, я бы чего колкого и ответила, но в этот момент свет в вагоне затрещал, мигнул — и шуршание в кабине машиниста оборвалось.

— Нырок, — бросил парень и деликатно протёр горлышко тыльной стороной перчатки, — Не тревожься, моя коллега профессионал, не утонет.

— Она же в кабине, — усилием воли подняв себя на ноги, я взяла из его рук фляжку и, принюхавшись, сделала маленький глоток. По вкусу — словно обычный тоник смешали с чем-то густым и приторно сладким. Поморщившись, я вернула фляжку: жидкость напоминала бабушкин кисель, который я на дух не переносила, — Ну и гадость! Как ты это пьешь?

— Это национальное достояние моего народа, — юноша сделал еще глоток и спрятал бутылочку под курткой, — Считается, что его нужно пить после битвы… — он помог мне сойти с подножки на гравий туннеля, — То, что ты вступила в бой с ортианцем, говорит о многом. Признаюсь, мы были обескуражены твоим поступком.

— Не благодари.

— И не собираюсь. Во-первых, это было коварно и неспортивно, а во-вторых, существенно ты мне не помогла.

— Ах ты!

— Ну-ну, — он играючи отмахнулся от моего тумака, — Но могу все же отметить, восхищен тем, что ты взяла настоящее оружие, чтобы защищать других. Пускай ты не выиграла мою битву, но победила в битве с самой собой!

— Долго придумывал?

— Вычитал, — кисло признал юноша, — Но придерживаюсь того же мнения. К-хм, давай-ка ускоримся?

— А что…

— Говори поменьше, а лучше помалкивай! Все равно ничего важного я тебе не скажу, а болтовня может нас задержать.

Мы побежали прочь от поезда, держась за руки. Точнее, быстрым шагом двинулся мой спутник, а я вынуждена была за ним поспевать.

— У тебя рука липкая! — я брезгливо ощупала руку проводника, — Ты что, клеем ее вымазал?

— Это не клей, — юноша нервно хмыкнул, — И вообще, к чему эти претензии? Хочешь, скажу, как выглядишь сейчас ты?

— Только посмей!

Благодаря редким фонарям на стенах пути были хорошо различимы, и мы могли идти, не боясь споткнуться о шпалу или вписаться в стенку.

Я подумала о доме, о привычной жизни, которой я, судя по всему, раз и навсегда лишилась. Мысли сами собой скользнули на забытую в вагоне сумку и валяющийся на гравии телефон. Блин, это ведь последняя модель! Родители на день рождения подарили!

Мы успели пробежать с полсотни метров, когда на грани слышимости зазвучала очень высокая нота. Словно рой комаров, кружащих над ухом и постепенно приближающихся. Однако комариное жужжание, пусть и противное, не столкнуло бы меня с рельс. А то, что последовало после звука — да. Шпалы ни с того ни с сего ушли у нас из-под ног, отпрыгнув сантиметров на тридцать влево, и там, где только что был ровный гравий, появились ухабы. Невидимая сила бросила нас в стену, но вдоль неё так плотно шли кабели и провода, что мы почти не ушиблись.

— Что за чертовщина! Землетрясение? — я оглянулась и подавила готовый вырваться крик. Ведь прямо за нами, в паре метров, был поезд, — Он тронулся! — заорала я своему спутнику на ухо, вжимаясь в стенку, — Он тронулся и движется прямо на нас!

Я попыталась распластаться по проводам, стать как можно тоньше, вспомнила каждый съеденный кекс и торт…

Секунда, вторая — поезд стоял на месте. Помедлив еще пару мгновений, я отлипла от стены и уставилась на состав с совершенно бестолковым выражением. Стоит на месте? Но ведь я совсем недавно оглядывалась и точно заметила, что состав был далеко, уже почти скрылся за изгибом туннеля! Но вот он стоит, как ни в чем не бывало: кабина в крови, раскуроченные двери вышли из пазов — словом, точно такой же, каким был, когда мы его покинули!

Юноша стоял и наблюдал за мной, слегка улыбаясь. Его снисходительная ухмылка вдруг показалась мне чрезвычайно обидной. К тому же, в ответ на мои крики о «тронувшемся» поезде можно было набросать столько колких шпилек, что лицо запылало стыдом вперемешку с гневом.

— Лыбишься? — сжала я кулаки, — Смешно, да?

Парень не ответил. Взгляд его был рассеян, словно он смотрел куда-то вдаль, дальше света фар и подземной тьмы, смотрел туда, где ни меня, ни поезда перед ним еще не было…

— Себя вдруг вспомнил, — пробормотал он, отворачиваясь, — Ничего смешного в твоем испуге нет, для тебя он абсолютно рационален. А смеюсь я над собой. Над своей реакцией, очень-очень давней, — он понурился, — Дурак я тогда был, такой же недотепа, как ты сейчас…

Я смерила его долгим взглядом:

— Так мне тебе посочувствовать и не обижаться?

— Пойдем, — парень махнул рукой, — Теперь не обязательно так торопиться, но лучше не засиживаться. Ре… моя подруга знает, где встретить нас на поверхности.

Удержавшись от невольно возникшего вопроса, я дернула плечами. Ни согласия, ни доверия этот жест не выражал — это было скорее смирение со сложившейся ситуацией. Но спутника моего это вполне устраивало.

Мы шли в полной тишине.

— А почему ты не можешь ответить на мои вопросы? — спросила я нарочито небрежно, — Какое-то обещание?

— Запрет. Правила. Устав. Табу. Как хочешь, так и называй.

— Устав? То есть ты работаешь в секретной службе?

— Это секретная информация.

— Хм? Ты только что подтвердил мои слова?

— Я ничего не подтверждал, — юноша нахмурился, — И вообще, я уже раза три сказал, что ничего сообщать тебе не намерен. Я просто доведу тебя до дома с целыми руками-ногами, а если повезет — то и головой, сдам следующей смене. А потом мне будет до лампочки, что с тобой случится в их вахту.

Я задумалась. Пока мы шли от поезда по прямой, тьма вокруг нас сгущалась постепенно, теперь же, за изгибом туннеля, вокруг быстро потемнело и стало хоть глаз выколи. Словно прочтя мои невеселые мысли, юноша достал из куртки какой-то длинный тонкий цилиндр и встряхнул его. Тот замерцал зеленым с одного края, а когда люминофор разгорелся полностью, окутавшая нас кромешная тьма рассеялась.

— Классная технология. Такая всем спецагентам выдается?

— Я купил их в магазинчике рядом с твоим домом.

— Так, откуда тебе известно…

— Боже! — вздохнул юноша, — Тебя что, и вправду так волнует вопрос, кто мы?

— Конечно.

— Ладно, полагаю, существующие табу вовсе не означают, что я не смогу слушать тебя вполуха и время от времени кивать. Или чесать нос. Или насвистывать. Просто так.

— Спасибо большое! — сердце мое бешено заколотилось, — Скажи, как тебя зовут?

— Как я, по-твоему, должен сообщить свое имя? Выкивать или вычесать?

— Существует язык свиста, — обиженно заметила