Книга Четвертая империя. Заговор наркомовских детей - Ирина Владимировна Волкова

голос называвшим Володю «скрытным» парнем.

1.3. Зачем Володя Шахурин создал «фашистскую»

организацию и почему товарищи ее поддержали?

На самом деле мотивы Володи не были тайной за семью печатями. Они легко дешифруются в разрезе психологии подросткового возраста и его личной истории. Суть дела состояла в том, что заработанный им благодаря дневнику и построенный на негативной идентичности авторитет, позволивший избежать постыдной стигматизации и виктимизации в среде ровесников, требовал инвестирования в надежное дело. Такое, которое надолго обеспечило бы ему неприкосновенность и высокий статус в ближнем кругу. Игра в фашистскую организацию, находившаяся в вопиющем противоречии с отчаянной борьбой страны за выживание, работой отцов на победу, наконец, со званием советских школьников и пионеров, казалась подходящим вариантом. Общая повязанность предосудительным занятием обещала прочные отношения внутри кружка и притяжение его участников к центру в лице основателя и руководителя. В этой «находке» В. Шахурина можно увидеть аллюзии к нечаевщине — не случайно ему импонировал орден иезуитов, принципы которого оттачивал в своей практической деятельности лидер «Народной расправы»[53]. Несмотря на отсутствие прямого подражания — навряд ли имя Нечаева было вообще известно Шахурину-младшему, он уверенно шел по его стопам в отработке эффективного способа управления товарищами. Похоже, на первых порах ему это неплохо удавалось.

В так называемом «зале заседаний», то есть в закутке лестничной площадки между первым и вторым этажами школы, где собиралась вся компания, он дышал воздухом завоеванной свободы. Здесь он переживал триумфальные минуты своей жизни, наслаждаясь властью над «подчиненными», которых был волен разжаловать из «начальников» или, наоборот, повысить в ранге за услугу ему и организации (Так, например, Ф. Кирпичников из «лейтенанта» был произведен в «капитаны» благодаря тому, что, проявив смекалку, вызволил французский порнографический журнал, принадлежавший Л. Барабанову, у ученика старшего класса, а также вовлек в организацию нового участника — А. Борисова)[54]. В известном смысле руководство организацией стало для Володи фактором психофизиологической реабилитации — во всяком случае, он теперь регулярно и подолгу ораторствовал в «зале заседаний», и никто из присутствовавших не отмечал его заикания.

Хорошее знание немецкого языка и знакомство с людьми, которые видели противника вблизи и могли о нем рассказать, стали для него ценным подспорьем в создании образа симпатизанта гитлеровского Рейха. Товарищи вспоминали, что и русские слова он порой произносил с немецким акцентом, часто перемежал их с немецкими, вставлял в речь ту или иную немецкую поговорку. Такие же языковые инклюзии содержал и его дневник. Приветствие «Хайль», которое он бросал при встрече с товарищами, попытка сфотографироваться с двумя нацистскими крестами[55], цитирование Гитлера, а также ссылки на знакомых семьи, которые опровергали рассказы советских СМИ о немецких «зверствах» в отношении советских военнопленных и восторженно отзывались о благоустроенности в самой Германии — все это как будто бы указывало на глубоко укорененные антисоветские и профашистские взгляды.

Однако, как такая самоподача соотносилась с его настоящим образом мыслей? Рассказ знакомого семьи о корректном обращении немцев с советскими военнопленными, был чистым вымыслом, или, как теперь принято говорить, «фейком». Как выяснилось по ходу следствия, этим знакомым, побывавшим «под немцами», являлся легендарный И.С. Жоров. Еврей по национальности, получивший высшее медицинское образование при советской власти, он с первых дней войны добровольцем ушел на фронт. А оказавшись в 1942 г. вместе с 33–й армией в окружении под Вязьмой, а потом и в плену, продолжал оказывать помощь раненым бойцам — многих из них под видом умерших он сумел переправить в безопасное место. После выхода из окружения, весной 1943 г., он был назначен главным хирургом 2-го Белорусского фронта. А заглянув во время короткой побывки в Москве к Шахуриным, с негодованием описывал бесчинства противника, т. е. говорил прямо противоположное тому, что ему приписывал младший Шахурин[56]. Почти с уверенностью можно сказать, что таким же наветом было восхищение порядком и благоустройством в Германии, которое Володя относил на счет авиаконструктора и зам. наркома авиапромышленности А.С. Яковлева, побывавшего до войны в Германии. Крайне маловероятно, чтобы Яковлев, человек в высшей степени осторожный и осмотрительный, стал изливать подобные восторги (даже, если бы они у него и были) своему прямому начальнику. Получается, что передавая суждения знакомых ему людей, которые противоречили официальной позиции и мнениям абсолютного большинства советских людей, Володя отчаянно блефовал. Его старания представить Германию и вермахт в лучшем свете, вместе с показным пристрастием к нацистским символам и званиям, были частью спланированной интриги, которую он нагнетал вокруг собственной персоны.

Материалы следственного дела показывают, что действительное отношение Шахурина-младшего к противнику, событиям в стране и на фронте было все же другим. И в его переписке с отцом, и в его личном дневнике звучали вполне искренние патриотические ноты. Одновременно он зачитывался книгами писателей-антифашистов, вырезал из газет и сам рисовал карикатуры на нацистских главарей[57]. Следует также отметить, что Володя гордился высоким положением отца и опасался его неосторожной компрометации со стороны семьи[58]. Эти факты наталкивают на мысль о мотивах создания подпольной группы, которые не исчерпывались желанием верховодить товарищами, прельщавшимися активностью на запретной стороне. По всей видимости, их также можно связать с его увлечением разведкой, контрразведкой и потаенной мечтой связать свою судьбу с этими службами: он не только интересовался литературой по данному предмету, но и пытался шпионить за подозрительным англичанином, проживавшим в гостинице «Метрополь»[59]. В свете тяготения к этим занятиям можно предположить, что Володя Шахурин был вполне способен создать легендированный объект, т. е. фальшивую по сути, но аутентичную для остальных участников организацию, которую на определенном этапе можно было бы предъявить заинтересованным органам в порядке доказательства своей профпригодности. На такую возможность намекает, во-первых, эпиграф к его дневнику, взятый из «Героя нашего времени»: «Быть всегда на страже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг, одним толчком опрокинуть все грандиозное здание из хитростей и замыслов — вот что я называю жизнью…»[60]. А, во-вторых, однажды заданный товарищам вопрос о том, как бы они обошлись с врагом, который встал на их пути. Один из опрошенных ответил, что он вступил бы со своим врагом в борьбу, второй предположил, что захотел бы переубедить его. Володя высмеял обоих и сказал, что лично он постарался бы принять врага ласково, а затем предложил бы ему отравленную конфету[61]. Можно выдвинуть гипотезу: история с «антисоветской фашистской организацией» была той самой отравленной конфетой, которую он «любезно» протягивал некоторым из одноклассников. На этот коварный