Книга Марта с черепами - Дарья Варденбург

соображать и держаться на ногах. Всем сразу становилось ужасно весело, и даже балерина-предводительница, чье выражение лица обычно напоминало грустную воблу, в такие минуты оживлялась и принималась хлопать в ладоши. Жаль, что бальные среды целиком не отдали под сиртаки.

И вот, когда прошел еще один день и настало время нашей с Денисом второй репетиции, я отыскала в шкафу Риты Георгиевны пластинку Микиса Теодоракиса, который сочинил музыку для сиртаки, и сообщила Денису и Лусинэ, что сегодня мы займемся этим греческим танцем. Потому что сиртаки, как доказали опыты на танцорах Большого театра, отлично помогает почувствовать партнера, развивает координацию и благотворно влияет на кору головного мозга – а именно на те ее области, которые отвечают за танцевальную моторику. Все это я выдумала от начала до конца, но Денис и Лусинэ поверили и согласились. А мне было очень нужно, чтобы они согласились на сиртаки. Я не видела другого способа справиться с ужасающей неловкостью и смущением, которые меня одолевали при одном только взгляде на этих двоих. Ну не были они мне друзьями, хоть ты тресни. Я даже была готова отказаться от участия в конкурсе, кинув партнера и аккомпаниатора. А Денис и Лусинэ, наоборот, с утра были очень приветливы и постоянно обращались ко мне с вопросами – то про аминокислоты, то про эрозию почв, то про Пьера Безухова. Лусинэ попробовала задать личный вопрос – а что у меня вчера случилось, из-за чего я так быстро скрылась, – но я ее строго оборвала, сказав, что не хочу об этом говорить.

Итак, я велела им встать по обе стороны от меня, положить руки мне и друг другу на плечи и повторять за мной все, что я делаю. Заиграл Теодоракис, мы медленно двинулись по кругу – ногу туда-вперед, ногу сюда-назад. Поначалу музыка такая медленная, что с ногами любой разберется без труда. Но дальше дело пошло быстрее, и мне пришла охота позабавиться: я стала добавлять движения посложнее – качнуть ногой вперед-назад-вперед, колено вверх, качнуть назад, присесть на другое колено… Денис и Лусинэ постоянно путались, но это их только смешило, на что и был мой расчет. Это как в детской игре в ладушки – чем быстрее вы хлопаете друг друга по ладоням и чем больше ошибаетесь, тем веселее. Мы с мамой когда-то играли в ладушки в очередях в поликлинике – весь коридор стекался посмотреть, что это мы так хохочем и кого так звонко лупим.

К тому времени, как пластинка закончилась, мы насмеялись и накружились вволю. Лусинэ победно вскинула руки вверх и закричала:

– Еще, еще!

Ее черная кудрявая челка прилипла к потному лбу, щеки алели как два снегиря. Денис подошел к проигрывателю, переставил иглу на начало дорожки и включил. И они с Лусинэ, улыбаясь до ушей, протянули мне руки.

18

Когда мы уходили из кабинета музыки, я вспомнила то странное нечто, мелькнувшее в окне в прошлый раз. Лусинэ уже была готова запирать дверь и стояла у порога с ключом в руке. Я подбежала к шкафу и заглянула в каморку Риты Георгиевны – никого. Лусинэ меня позвала, но я, отдернув плотную коричневую штору, уставилась на широкий подоконник. Там лежало несколько крошек. Если в прошлый раз тут пряталась мышь, она должна быть размером с человека. Потому что нечто, замеченное мною в окне, было именно такого размера.

19

Темно-стеклянная башня, которую занимает банк «Восхождение», похожа на рукоять молота Тора – ладная и обвитая светящимися окнами офисов, она торчит на сорок этажей вверх в бурое вечернее небо и оставляет окружающие строения стелиться под ее ногами. Если бы Тор последовал примеру Архимеда и отыскал подходящую точку опоры, он бы взялся за эту башню и запросто перевернул Землю. А то и закинул бы планету куда подальше, в какую-нибудь черную дыру.

Башня совсем новая и блестящая, ее округлые бока такие гладкие, что колючие мартовские снежинки и сажа автомобильных выхлопов не задерживаются на их поверхности ни на полсекунды, а летят дальше и оседают на кустах и прохожих. Высоко-высоко, на самом верху, горят гигантские красные буквы – ВОСХОЖДЕНИЕ. Их видно от метро, от предыдущего метро и от предпредыдущего метро, так что, если захочется прогуляться, можно выйти на две остановки раньше и держать курс на висящие над городом буквы – не заблудишься.

После того как я не дождалась маму в прошлый раз, и стало ясно, что раньше одиннадцати она приезжать домой не будет, мы решили попробовать встретиться у нее на работе. Она сказала мне адрес, я погуглила маршрут, вышла на две остановки раньше и прошла остаток пути до башни пешком, чтобы убить время. Дойдя до подножия этой гигантской мензурки, я обошла ее кругом, задрав голову и глазея на передвижения крошечных человечков на ее этажах. Времени у меня по-прежнему оставался вагон – я приехала слишком рано. Сделав два круга, я промерзла до костей на пронизывающем ветру – вокруг башни явно образовывались возмущенные аэродинамические потоки. И хотя меня пугала перспектива торчать на первом этаже перед охранниками в ожидании мамы, я все-таки решила войти внутрь. В конце концов, всегда можно уткнуться в Уголовный кодекс.

20

– Кем ты хочешь быть? – переспросил папа, поднимая глаза от иглы.

Он сидел на кухне со своими серыми штанами и пытался зашить дыру на коленке. Это были его любимые штаны – и единственные, в которых он походил на приличного человека. Нитки он взял почему-то черные и стежки делал почему-то очень большие.

– Так кем ты хочешь, я не расслышал? – повторил папа, дергая запутавшуюся нитку.

Нитка запуталась окончательно.

– Адвокатом, – сказала я, не отводя глаз от папиного шитья. – Буду защищать людей в суде.

– Замечательная профессия! – одобрил папа и стал перегрызать нитку зубами.

Я взяла ножницы, пощелкала ими, чтобы привлечь его внимание, и показала жестом, что хочу отрезать ими нитку.

– Как думаешь, с чего мне начать? – спросила я, забирая у папы иголку и штаны. – Можно я немножко это распущу и сделаю потоньше? – Я указала на черные стежки.

– Да-да, конечно, – спохватился папа.

На столе стояла картонная коробка с нитками, я пошарила в ней и нашла серые.

– Так с чего мне начать, если я хочу быть адвокатом? – повторила я.

– Поступить на юридический… – начал папа, но я его перебила.

– Это я знаю! Что мне делать прямо сейчас?

Папа замолчал и стал глядеть на меня и улыбаться. Я нахмурилась и принялась сосредоточенно зашивать его штаны.

– Возьми в библиотеке Декларацию прав человека и Конституцию Российской Федерации для начала, – предложил папа. Потом нагнулся, посмотрел внимательно на мои стежки и сказал: – Отличная работа. Я бы так не смог.

21

Когда я была маленькая, я хотела быть: солдатом, ветеринаром, художником, киберспортсменом и развозчиком пиццы. Но последние года четыре у меня в голове на этот счет стало пусто – я понятия не имела, кем мне стать и куда идти после школы. Мама начала проявлять беспокойство и придумывать мне подходящую карьеру, чтобы не дай бог не искусство и не гуманитарные науки («Посмотри на нас с папой, где мы оказались!»), а что-нибудь востребованное – то есть такое, за что всегда заплатят. Меня ее прожекты неимоверно злили, она обращалась со мной как с наивным и не способным ни на что валенком, и от этой злости и сомнений – валенок я или нет – в голове пустело еще больше. Когда я перебралась к папе с бабушкой, меня это валеночное чувство немного отпустило, я начала смотреть по сторонам, что в данном случае означало – в папин ноутбук, а там у него было полно новостей про то, как кого-то без вины пытаются посадить и его защищают адвокаты. Маме я пока ничего не сказала. Когда я пришла в районную библиотеку и попросила Декларацию прав человека и Конституцию, там их не оказалось, зато был Уголовный