Книга Игры мажоров. "Сотый" лицей - Дина Ареева

поражаюсь. Это я, Никита Топольский, за которым по кивку головы пойдет любая?

Никогда в себе не сомневался, знаю, что нравлюсь девушкам. Мне и делать ничего не нужно. Милена уже в который раз прямым текстом говорит, без намеков, а мне так неинтересно. Приелось. Интересно с такой, как Маша.

Подъезжаю к дому, у ворот торможу. Домой не хочется. Хочется обратно вернуться, встать у подъезда, написать, чтобы вышла. Может, Дарья Сергеевна уже спит, и у Мышки получится сбежать?

Мы бы целовались в машине, я бы волосы ее гладил, к щеке ладошку прижимал. Она бы глазюками своими блестящими смотрела и улыбалась. И как это мне такая девочка хорошая попалась?

Пишу в мессенджере: «Сможешь выйти, если я приеду?»

Получено. Просмотрено. Ничего.

Наверное, не может ответить. Или я матери чем-то не понравился?

Может, Дарья Сергеевна все-таки решила сконтачиться с моими родителями? Тогда мне не только «Дискавери» не видать, а и гироскутера. О плохом думать не хочется.

Загоняю машину в гараж, сам иду в дом. Сейчас схожу в душ и вырублюсь.

Но через время ловлю себя на том, что кружу по дому с телефоном в руке. Пью воду. Страдаю фигней.

Уже два часа прошло, а Маша не звонит. Плюю на все, набираю — не отвечает.

Напишу ей еще раз, спрошу, как там мать. Прочитает — ответит. А если нет? Что-то я реально нервничать начинаю.

Всю ночь то сплю, то просыпаюсь и сразу хватаю телефон — ничего. Ноль реакции. Только под утро проваливаюсь в глубокий сон, и мне вообще ничего не снится.

Не забываем про лайки, если вам нравится книга! Высокий рейтинг - это как раз признак интереса читателей и не может не радовать автора))) И не забудьте подписаться, кто еще не подписан, чтобы узнавать новости первыми!

Глава 4

Два месяца назад

Маша

За Никитой закрывается дверь, а я еще продолжаю стоять в прихожей, хочу хоть немного успокоиться. Прислонилась к стенке, руки дрожат, колени подгибаются.

Губы горят от поцелуя Никиты, сердце прыгает как ненормальное. Смотрю в зеркало — на скулах два ярких пятна, на лбу надпись: «Я только что целовалась с Никитой».

Хлопаю себя по щекам и возвращаюсь в кухню. Мама стоит у окна, сцепив пальцы. Мне не по себе, подхожу к ней и обнимаю со спины.

— Мам, ты чего?

Она вздрагивает, и я понимаю, что она плачет. Заглядываю в глаза.

— Тебе не понравился Никита?

Мама порывисто меня обнимает, и становится немножко легче. Хуже всего, когда она вот так замыкается в себе. Пускай лучше меня утешает.

— Да нет, Мышонок, дело не в этом, мне кажется, он хороший мальчик.

— Так почему ты плачешь?

— Потому что он тебе понравился, доченька, я же вижу. А ты ему.

Понравился — это ничего не сказать. Я его еще даже не увидела, мне голоса хватило. И запаха. Такой ненавязчивый и волнующий, у меня голова закружилась. Я правда думала, что это из-за того, что ударилась. Но в коридоре, когда он меня поцеловал, я чуть на пол не села, так поплыло перед глазами.

А когда я рассмотрела его дома, не только расплывчатый силуэт, а каждую черточку, чуть сознание не потеряла. Он очень красивый, таких я только в кино и в журналах видела. Как я могла такому понравиться?

— Это… это плохо, мам? — переспрашиваю осторожно и снова в глаза заглядываю. И сердце от страха сжимается, столько там отчаяния.

— Да, Мышка, это ужасно. Потому что он Топольский.

И я уже знаю, что она дальше скажет. Хочется заткнуть уши, чтобы этого не слышать, но я все равно услышу. Каждое слово падает будто холодные капли на раскаленный металл.

— Андрей Топольский — один из тех трех парней, Маша. Это его отец дал деньги моим родителям, чтобы они уговорили меня забрать заявление. Топольский может быть твоим… биологическим отцом.

Она преодолевает мучительную паузу, а мне хочется кричать. От обиды и боли.

— Нет, — мотаю головой, — я не верю, мама. Может, это какой-то другой Топольский? Может, они просто однофамильцы?

— Никита похож на своего отца, — глухим шепотом отвечает мама, — я сразу не могла понять, кого он мне напоминает. Но главное то, что он может быть твоим братом, Мышка, понимаешь? Тебе придется тогда ему рассказать…

— Рассказать? Никите? Не уверена, что теперь смогу на него даже смотреть.

— Дети не отвечают за своих родителей, — мертвым голосом говорит мама. — Если вы захотите узнать точно, сможете сделать тест… Если его родители будут не против…

Чтобы снова поднялась со дна вся та грязь, что успела осесть за эти годы? Заставить маму заново пережить все то, что она так старалась забыть? И правда ли я этого хочу?

Снова упрямо мотаю головой.

— Нет, мам. У меня нет ни малейшего желания знать, кто из тех троих подонков мой отец. У меня есть отец. Был. Настоящий. А они просто… доноры. И даже если Никита не мой брат, я все равно не смогу спокойно общаться с ним, зная, кто такой Топольский. Просто… — тут мне изменяет выдержка, губы дрожат и кривятся, — просто так жаль, что именно Никита его сын!

— Мне тоже жаль, Мышонок, — шепчет мама, глотая слезы, — очень, очень жаль. Прости меня, доченька.

Не хочу, чтобы она просила у меня прощения. Они ни в чем не виновата, ей тогда было всего восемнадцать лет, это на год больше, чем мне. Если бы я не родилась, забыть о той ночи ей было бы намного легче.

Пиликает мессенджер. Читаю.

— Это Никита? — поднимает голову мама.

— Да. Хочет приехать. Спрашивает, выйду я или нет.

Никита знает, где я живу. Знает мой номер телефона. Значит, я сменю номер и удалюсь из мессенджера. Как я уже удалилась из всех соцсетей, когда узнала правду.

— Мам, мы собирались съезжать к концу недели. Давай завтра съедем, а?

— Я тоже думаю, что так будет лучше, — соглашается мама. — Я сейчас позвоню Ларисе.

До ночи пакуем вещи. Лариса — мамина подруга, у которой мы остановились на время, чтобы найти подходящее жилье. Это она перетащила нас в столицу и устроила маму в лицей. Она сердится и хочет, чтобы мы тут остались. Это ее квартира, но сама Лариса живет за