Книга Ураган - Ульяна Соболева

с мыслью, что в жизни Дарины рано или поздно появится другой мужчина. Что он будет делить с ней радости и беды, наслаждаться её телом, и ему она подарит свою душу. Но вот что чувствует отец, когда видит совершенно постороннего мужчину рядом со своими детьми, я тогда не представлял. Эту бешеную потребность вцепиться в горло урода, посмевшего прикоснуться к моей дочери или взять на руки моего сына.

Это уничтожающее чувство, что тебя предали те, кому ты доверял безоговорочно. Только здесь, среди скал, я понял, что единственные, кому я доверял, были мои дети. Только в их любви я никогда не сомневался ни на грамм.

И после этого видеть, как они нашли замену мне, было самым настоящим адом. Адом, в котором я горел каждый день, увлекая за собой пленников и стражей на тренировках. Тогда-то и вырывался Зверь, чтобы отыграться на них за все те страдания, что исполосовали его чёрную душу на тоненькие кусочки. Душа умерла. Я действительно Мертвый. Какое меткое определение.

Снова наручники и метания по полу в попытках успокоиться, доказывая самому себе, что так будет лучше. Что им нужен мужчина рядом. Чтобы оберегал и защищал.

«Ты сам ушёл, Мертвый. Ты не должен никого в этом винить!» Да, я не имел права никого обвинять. Понимал, что во всём виноват сам. Но боль от этого не становилась слабее, и холод всё не покидал тело, которое даже сейчас, по истечении полугода, не могло никак отогреться. И каждый день я тщетно мечтал о том, чтобы сдохнуть и избавиться от этой непрекращающейся агонии, ломающей изнутри, выкручивающей кишки и тугими пальцами продолжавшей сжимать горло.

Единственное, что я знал наверняка, – когда-нибудь именно так и будет. Когда-нибудь я избавлюсь от боли навсегда…когда сам превращусь в тлен.

Глава 4

Последний раз я ехала сюда полгода назад… ночью, в снегопад. Но я бы нашла эту дорогу с закрытыми глазами. Чем ближе подъезжала к особняку, тем быстрее билось сердце. Оказывается, это не просто – приехать к своему прошлому, к тому самому, от которого бежала, сломя голову. Я бы не возвращалась в это место, если бы не вещи, которые привезли из дома у гор. Его я тоже продала. Стефан сказал, что там есть важные документы, расчетные листы, договора. Что нужно перебрать бумаги, а он сейчас не может этим заняться. Конечно, не может, он занимается совсем другими делами…намного важнее для меня, чем какие-то бумажки…Стефан заботится обо всех путях к отступлению после того чудовищного преступления, которое мы собрались совершить. Скрытие всех следов и улик, а если сказать словами самого Радича, «прикрытием вашей задницы». Да, за эти месяцы мы сблизились. Даже подружились. Как бы странно это не звучало. Если учитывать, что этот тип каждый день «убивал» меня раз …надцать всеми различными способами, а я ругалась на него похлеще сапожника и ненавидела каждый раз, когда он говорил «вы убиты, Дарина…вы – красивый, обворожительный труп, лежащий на коврике в спальне Зарецкого… кстати, вы помните, что он не гнушается мертвецами?»

В этот момент мне хотелось выцарапать эти серые глаза. Но Стефан давал мне знания. Очень ценные, глубокие, интересные. Он провел много лет в Азии. Его слабость – это холодное оружие. Он ловко владел любым видом ножей, мечей, кинжалов. Эти знания Ищейка отдавал мне и, я бы сказала, отдавал очень профессионально. Мне казалось, что на этом свете нет ничего, чего не знал бы этот тип. Теперь я понимала, почему люди из охраны моего мужа, находящиеся у него в подчинении, самые лучшие – он выбирал их сам. Что ж, мой бывший муж не держал бы возле себя бесполезного помощника, а Стефан пробыл с Максимом бок о бок несколько лет.

Прошло столько месяцев, а я все еще не могу думать о НЕМ спокойно. Сколько времени нужно, чтобы забыть? Говорят, что время лечит, стирает память, притупляет боль.

Нет, время не лечит, оно просто бежит вперед, а ты остаешься в прошлом. Какая-то часть сердца и души остается там навечно. Но есть мгновения, когда все оживает, возвращается с такой остротой, словно это произошло вчера. И эти воспоминания лучше не трогать. Сейчас я не просто их трогала, я в них вернулась и окунулась все в ту же обжигающую серную кислоту боли. Каждый километр, приближающий меня домой, заставлял сердце биться в висках, задыхаться. Готова ли я к встрече с прошлым? Нет. Не готова. Никогда не готова. Наверное, через столетие я не смогу спокойно произносить его имя, чувствовать запах его одеколона или слышать голос на видео. Я успокаивала себя, что это в последний раз. Точнее, что это последняя ниточка, которая все еще нас связывала – вот этот дом, который мы выбирали вместе, в котором родился Марк и прошли самые счастливые годы нашей совместной жизни.

Я свернула на узкую дорожку и сбросила скорость. Впереди виднелись ворота особняка и темные окна. Только на первом этаже, в крыле прислуги, горел свет. Сегодня я всем им дам расчет. Кто–то переедет со мной в новый дом, а кто-то получит увольнительные и будет искать другую работу. Рекомендательные письма все получили.

Я припарковала машину и вышла. Вдохнула горячий летний воздух полной грудью и вошла в дом.

Как странно, но дома хранят свой особенный запах, свою ауру. Иногда можно закрыть глаза, но безошибочно определить, что ты дома, лишь по запаху. Я поставила сумочку на стол и медленно поднялась на второй этаж, в кабинет Максима, толкнула дверь, включила свет. На столе стояла большая картонная коробка с надписью «документы».

Из того дома…из того проклятого места, где он меня запер.

Я тяжело вздохнула и сделала несколько шагов по кабинету. Как будто и не прошло столько времени. Все так, как и было при нем. Беспорядок на столе, приоткрытая дверца бара, в котором красуется графин с виски и два бокала. Рядом коробка с кубинскими сигарами. Я подошла к шкафчику. Протянула руку, открыла коробку и поднесла сигару к лицу. Закрыла глаза, вдыхая запах табака:

«Я говорил тебе, что ты мой наркотик? Мой личный антидепрессант»

Я даже вздрогнула и дотронулась до щеки так же, как и он тогда, когда произносил эти же слова в этом самом кабинете. Все тело скрутило от дикой ломки. Внезапно. Быстро и безжалостно. Ничего не изменилось. Совершенно ничего. Я все так же им одержима. Мне все так же больно. Мне