Книга Уносимые ветром - Руслан Тимофеевич Киреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как же это тебя угораздило?
— Что? — тревожно недоумеваете вы.
— Как что? Видел сегодня тебя в троллейбусном «Крокодиле».
— Не может быть…
Может! Спросите у жителя города Ц. Осташева, и он подтвердит вам это.
Когда ему любезно сообщили о заочной встрече с ним в Ювеналовом листке, сразу же поспешил тов. Осташев в троллейбусное управление.
— Выясним, — пообещал, выслушав, руководитель контрольной службы, и через день тов. Осташеву было объявлено, что фамилия его, и имя-отчество, и место работы записаны со слов некоего безбилетного лица, фамилия которого, имя-отчество и место работы не установлены. Документов не было при нем, а проверять не хотелось. Это когда о материальных ценностях идет речь — будь добр, выложи паспорт или нечто заменяющее его, а тут всего-навсего имя. Просто имя, без «суммы прописью» в соседней графе.
— Снимем листок, — заверили тов. Осташева, и он с облегчением перевел дух.
Напрасно. Не прошло и двух недель, как он, теперь уже собственными глазами, увидел в одном из троллейбусов собственную фамилию. Потрясение было столь велико, что ошеломленный пассажир наверняка бы забыл оторвать билет и был пойман с поличным, кабы в течение уже нескольких лет не приобретал проездные.
И вот тут-то в голову тов. Осташева пришло то, о чем мы уже упоминали в самом начале: закон охраняет имя. Прямиком отправился он в суд и потребовал защиты. Двадцать шесть лет прожил в городе Ц., окончил техникум, учится в институте, работает на заводе мастером участка, председатель товарищеского суда и член редколлегии стенной газеты… Вот какое доброе имя было, а теперь ни за что ни про что его аннулировали.
— Вернем имя, — пообещал в присутствии судьи руководитель контрольной службы, и через несколько дней в троллейбусах появилось официальное извинение управления перед тов. Осташевым за «несправедливую информацию» о нем. А еще через два месяца тов. Осташев снова увидел свою фамилию в «малом» троллейбусном «Крокодиле»… Вот тут-то он и написал в «Крокодил» «большой».
В «большом» «Крокодиле» на письме тов. Осташева поставили красным карандашом гриф «Срочно». Тот самый гриф, которым отмечают здесь тревожные сигналы о гибели дорогостоящего оборудования, о тысячах, бросаемых на ветер, или крупных хищениях. Все правильно. Достоинство и доброе имя человека — достояние государственное.
Начальник управления, с которым доверительно беседовал ваш корреспондент, отнесся к этому постулату с некоторым скептицизмом. Пять копеек, которые иные пытаются зажилить, — это да, а вот имя… И, вздохнув, пообещал выяснить, каким образом злосчастная фамилия всплыла вновь.
Не выяснил. Укатил на симпозиум транспортников, где шла речь о культуре обслуживания и прочих важных вещах, а его заместитель, главный инженер управления, развел руками: понятия не имеет он, каким образом Осташев умудрился снова увидеть себя в сатирическом листке. Иное дело, если б жаловались такие товарищи, как… И он назвал проштрафившихся граждан, чьи фамилии раскатывали по городу — ввиду очередного недосмотра — с июня по сентябрь вместо отмеренных десяти дней. Но эти не жаловались. На что? Не в карман же залезли к ним.
ДЕЖУРНЫЙ ПРИ ЧЕЛОВЕКЕ
Тридцатилетний электросварщик Леонид Пахнов покидал областной центр в отличном расположении духа. Еще бы! Экзамен на пятый разряд сдан, куплены гостинцы, и если повезет, то уже через несколько часов он вручит их жене и детям.
Если повезет… В данном случае это следовало понимать не в переносном, но в самом что ни на есть прямом смысле слова. Автобусом домой добираться долго, а вот коли поезд повезет… Повезти-то, конечно, повезет, но остановится ли на родной станции Орехово?
Кассир заверила, что остановится, и тут же продала билет. Около полуночи подкатил поезд, и Леонид Пахнов, не встретив проводника, спокойно вошел в свой вагон. Всерьез располагаться, однако, не стал, поскольку выходить ему было ровно через час.
Час минул, показались огоньки Орехова. Но что это? Поезд и не думает тормозить. Залихватски свистнув, мчит дальше. К бригадиру бросился обескураженный пассажир, но бригадира на месте не было. Почивал где-то, как объяснил отыскавшийся наконец проводник, и посоветовал ехать до ближайшей станции, а уж оттуда дежурный отправит обратно.
Дежурный ближайшей станции бодрствовал. Вернее, бодрствовала, ибо то была женщина. Однако разговаривала она с заблудшим пассажиром отнюдь не по-дамски.
— Кто, — отрезала, — завез тебя сюда, тот пускай и вывозит. — И углубилась в дела, поскольку дел у дежурного по станции прорва.
Тогда к другому дежурному двинул Пахнов — по локомотивному депо, но у того дел было еще больше.
— Я-то здесь при чем? Поезд вела не наша бригада. Откуда мне знать, где останавливалась она, а где нет.
Почесал в затылке электросварщик, пересчитал мелочь, что звенела в кармане — нет, на обратный путь не хватит, — и отправился бить челом к дежурной по вокзалу. А у дежурной по вокзалу тоже дела и тоже много. Но все-таки оторвалась на миг, полюбопытствовала:
— Я, что ли, продавала тебе билет?
Пахнов глянул на нее внимательно, вздохнул глубоко и признался, как на духу:
— Не вы.
— Так что же ты хочешь от меня? Тут и без тебя забот знаешь сколько?
Пахнов знал. Теперь знал. На все-таки еще раз осмотрелся по сторонам — в надежде отыскать еще какого-нибудь дежурного. И представьте себе, отыскал! На сей раз им был милиционер, но он, как и все прочие дежурные, находился при деле — общественный охранял порядок. Данный пассажир порядка не нарушил, так что с какой стати должна им заниматься милиция?
Никаких других дежурных Леонид Пахнов на станции не обнаружил. Поэтому не оставалось ничего иного, как добираться домой на попутных машинах. Долгий и трудный был этот путь, зато бывший железнодорожный пассажир имел возможность всласть подумать.
О чем? О том, видимо, что очень много развелось у нас всевозможных дежурных и все они, в общем, состоят при деле. А вот дежурного при человеке нет. Не предусматривают штатные расписания…
А может, и не надо предусматривать? Может, работу эту — дежурный при человеке — следует выполнять по совместительству? И при этом считать ее основной?
ПОКУШЕНИЕ НА СЕРВИС
У товарища Северцева затосковала душа. Она тосковала мучительно