Книга Мои молодые годы - Екатерина Ивановна Елисеева

даже заплакала из-за того, что она меня не слушает:

– Да возьми, он под подушкой!

Сунула она руку под подушку – а там язык! – так она смеялась!

Однажды Клавдия пришла ко мне и говорит:

– Что я тебе принесла!! Угадай!

А я не знаю, что и сказать, – мне ничего не хотелось. А это оказался кулёчек сахарного песка; учителям впервые за всю войну выдали по полкило песку. Этого я никак не ожидала и, конечно, была очень рада, т.к. чай нам давали несладкий. Я с удовольствием пила чай с этим сахаром, это было счастье! – ведь всю войну мы сладкого не видели.

Я начала сидеть в кровати. В больнице работала нянечка тётя Маруся – добрейший человек, я её всю жизнь поминаю добрым словом. Наступил май, показалась зелёная травка, солнышко светило. Тётя Маруся, завернув меня в одеяло, посадила на окно посмотреть на травку, птичек и солнышко, а сама пошла убираться в палатах. Наверное, её долго не было, потому что я устала сидеть и стала звать её: «Няня!» Но голос был ещё слаб, меня никто не услышал. Чуть не упала я с этого окна, сил сидеть совсем не было.

Зато потом, когда она пришла, положила меня на кровать и укрыла – так было хорошо! Такая усталость была!

С трудом я поправлялась. Сначала понемногу начала сидеть, потом стоять около кровати, а ходить как бы заново учиться пришлось. Но вот выжила! Выписали меня из больницы где-то в конце мая. Мы с мамой шли домой – 6 км – наверное, часа 2,5-3. Отдыхали то и дело, сил ещё не было. А когда вышли из лодки (тогда не было моста, и через речку перевозили на лодке), какой-то дедушка увидел меня и спрашивает: «Из больницы, что ли?» – потому что я на песке заковырялась и чуть не упала, ноги не держали. Мама ответила: «Да, слава Богу, поправилась!»

НАШИ ТРУДОВЫЕ БУДНИ

Под конец войны мы, дети, уже косили траву для колхозного скота, собирали сено и возили в конюшню – на зиму запасали. Для себя только в обеденный перерыв собирали траву по кустам и сушили за домом, чтобы председатель и бригадир не увидели. За работу нам писали трудодни, но за них ничего не платили, а хлеб, что убирали на колхозном поле, весь вывозили «на заготовку» – даже на семена не оставляли, что осенью успели посеять, то и росло.

А весной колхозу выделяли семена для яровых посевов, но за ними надо было идти пешком за 35 км на станцию Чемодановка. Вот мы вместе с мамой (и другие сельчане) ходили и мешочками приносили это зерно в колхоз.

А однажды мы пошли вчетвером: Маша Баркова, Наташа Клокова, Вера Стюнякова и я. Девочки все были 1929 г. р., одна я с 1932-го. Пришли получать зерно, а нам говорят: у вас всего четыре мешка, что ж вы будете несколько раз за этим зерном ходить. Тут на машине зерно возят из Пустотина и Октября (это от нас всего 7 км) – вы с ними и забирайте эти 4 мешка. Мы, конечно, были рады. Нам говорят: давайте, помогайте нам грузить машину, и мы вас заберём.

Это было ранней весной, ещё снег лежал местами. Доехали мы до реки, через неё надо было на лодке переправляться в село Семион (райцентр), а там нас уже другая машина ждала. Мост в половодье разбирали, чтобы лёд не сорвал и не унёс его. Мы с Наташей остались на берегу помогать таскать мешки в лодку из машины, а на другом берегу Маша с Верой помогали их с лодки сгружать и грузить на машину, которая возила зерно с того берега. Грузили мы, грузили, уже из сил выбились, а с того берега нам кричат, что не повезут наши мешки.

Тогда мы с Наташей переправились на тот берег и пошли в райком партии – ведь дело клонилось к вечеру, и мы боялись остаться на берегу с этими мешками. Секретарь райкома послал с нами сотрудника и сказал: «Иди, разберись: и чтобы с первым же рейсом их отправили». Они ему пообещали, что отправят нас, и он уехал. Но с первым рейсом нас не взяли, держали до темноты, и уехали мы лишь с последним рейсом.

Приехали мы в с. Октябрь уже затемно. Сдали под расписку эти 4 мешка кладовщику. Сами все промокшие, голодные, уставшие. Нас приютила одна пожилая женщина. Накормила картошкой с молоком. Обувь нашу бросила сушить в печку, а нас на печку спать положила.

Утром мы пошли домой, сдали председателю квитанцию на зерно, и больше нас не тревожили. Потом уже наши мамы это зерно из Октября принесли, 7 километров – всё же не 35!

А однажды мы возили сено в конюшню – одни дети. Но с нами были и постарше – с 1928-29 г. рождения, а мы с 1931-32 и даже 1933 г. Накидали возы на телеги, сами же на них и забрались с помощью друг друга, уселись и поехали. А дорога шла не прямо, а под углом. Ну, мы и решили сократить путь и поехать напрямик. Впереди ехала Наташа Клокова, а мы за ней гуськом. Вдруг телега попала передними колёсами в канаву, Наташа с сена съехала вниз – и попала между лошадью и телегой. Мы все в страхе – что с Наташей?!

К счастью, лошадка Мушка, вытянув передние колёса из канавы, резко остановилась, и Наташа получила лишь лёгкие царапины. Это было счастье, мы ведь испугались, что её вообще покалечит. Ситуация была очень опасной. Передние колёса соединены с телегой таким металлическим стержнем – называется шкворень – и могло бы быть несчастье.

Были и другие рискованные случаи. Летом 1945 года мы, девочки, работали на сортировке зерна. Зерно сортировалось при помощи ручного механизма, который так и назывался – сортировка. Что-то вроде большой веялки с шестерёнками. Катя Соколова наклонилась, и её шейный платок замотало шестерёнкой, Катю притянуло к механизму. Мы тут же остановили крутить рукоятку, и она, слава Богу, не пострадала!

Да, много опасных ситуаций было в нашем детстве, но, видно, Бог нас всех берёг.

Перед концом войны у нас случилась беда. Миша со своим другом Витей Воробьёвым решили стрельнуть по воронам. Витин брат Петя пришёл с войны без руки и работал в колхозе бригадиром. В колхозе было ружьё, и он дал ребятам стрельнуть. Дело было 8 мая – третий день Пасхи, – с утра шёл дождь. Мама сказала: «Не