Книга Избранное - Иоганнес Бобровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
у прибрежья, в песке,
где мороз обжигал,
где иней бельмом
затягивал око,
а льдинка цветка
становилась в полдень
слезой.
Тот
услышал меня.
Я не заметил мужчину,
опустившего в воду
крючок. Бабы с лодки
стирали белье.
На берег вышел другой,
ведя лошадей в поводу.
Над плетнями, в тумане
звучали два зова. Один
серебристо звенел. Второй
отвечал ему басом. Но
в сумраке он заблудился
в ветрах.
ДРИАДА
Свежесть березы
от соков, дыханье
в ладонях моих, и упругость
коры, мягкость сосуда,
но в глубине узнается
порыв, стремленье
ствола
становиться ветвями.
Откинь,
за спину откинь
пряди свои, слышу я
руками моими, и слышу
сквозь свежесть, дуновение слышу,
слышу ропот истока,
подступает прилив,
и дурманит
гомон звонкий меня.
НЕСКАЗАННОЕ
Тяжко расту в глубину,
ворочаю почву корнями,
моют их воды подземные,
горькие воды —
ты же летишь,
моя невесомая птица,
ах, как тебя
свет омывает свистящий,
только тревога моя
держит покуда,
держит тебя
на привязи ветра земли.
СКАЗАНИЕ
Светел песок, и следы
зелены, лес летучий,
сумрак плывет в высоте,
отливая металлом, рыба над кронами
смутных деревьев, я
сделать пытаюсь шаг,
еще шаг.
Китеж-град,
купола,
и на улице
там я стою,
безоко смотрюсь в тебя,
к тебе подступаю
неслышно,
с тобой говорю,
онемев.
ПУТНИК
Вечером
поет река,
тяжко дышат леса,
исчерчено небо
кричащими птицами. Над
берегом древней тьмы
мерцает звездное пламя.
Я жил, как люди живут.
Мне были открыты ворота
без числа. Если было закрыто,
я смело стучал.
Теперь открыто везде.
И руку тебе подает
зовущий. Входи и не бойся.
Скажи: леса поют,
в вечернем дыханье реки
мчатся рыбы, и небо
дрожит в пламени.
ЗИМНИЙ КРИК
Воронье, воронье,
зеленеет лед, воронье
над рекой. Стаи кустов
по-над берегом стынут.
Не посыплется снег,
задетый острым крылом,
воронье, воронье,
и кусты — птицы седые.
Все же теплится кровь
в сердце птицы,
голые льды
режет крик, тает как дым
над косою песчаной,
где объятия были
без устали, где без конца
бились воды живые.
БУЗИНА В ЦВЕТУ
Приходит
Бабель Исаак.
Говорит: во время погрома,
я еще был ребенком,
моей голубке
оторвали голову.
Дома деревянной улицы,
заборы, и бузина в цвету.
Добела вымыт порог,
и маленькое крыльцо —
тогда, ты знаешь,
там тянулся кровавый след.
А вы говорите: забыть.
Но подрастают дети,
их смех как бузина в цвету.
И цветы могут погибнуть,
люди,
от вашей забывчивости.
ПРЕДВЕСТНИКИ НЕПОГОДЫ
Вниз по речке,
лугами, пространством,
хмельным от древесного духа,
я шел, говоря во весь голос
с летним светом
и птицей —
под вечер,
а ночью — беседуя с мышью летучей,
скользящей над крышей амбара
на маленьких крыльях драконьих, —
и вот я пришел, смотрите,
я здесь,
на песчаном холме, в мох
сухой погружаю ступню,
я донес до вас небо и ветры,
я шатаюсь, вокруг
громыхание тьмы,
я к реке наклоняюсь,
бредущей по светлым пескам,
ее за руку ветер ведет;
занеможило лето:
кровью глаза налиты,
ржа во рту и грохот
в висках,
но река с ветрами
шагает навстречу огням
в тени рыб,
в тени камышей,
в тени сосен.
Пламя, лети, берега
в глубь страны убегают,
рушатся дюны, в море
надает камнем огонь;
пламень, крылья в шторм
окуни, он подхватит тебя,
пронесет по границе
между сполохом ярым
и обезумевшей тишиной
до того, как разверзнется небо
и вспыхнут зарницы; затем
обессилеет вихрь
и застынет река,
но я успею сказать,
ствол сосны обхватив,
на холме, обожженном грозой:
мы зрели, огненные знаки, приход ваш
и уход. Сквозь тишину
пробились два пера,
легли у наших ног.
СИЛЬФ
Звучат призывы гения воздуха
из раковины, красного конуса, —
рукой он делит звук летящий,
птицу прибрежную звук обгонит.
Мой друг воздушный любит на пастбищах
вздремнуть, и я теперь уже многому
у друга выучился, кроме
дара легко засыпать у края
неполной тьмы, огнями играющей,
и просыпаться весело тотчас же.
Ну как мне стать подобным другу?
Может, влюбившись? без сна? под ливнем?
НЕНИЯ[2]
Слышу голос: то ветер гудит
над бухтой
и в трубах органных; так
гудел Эльсинор: над Зундом
высился берег, вдали
смыкавшийся с небом; там
доныне стоит над обрывом
бог, призвавший меня,
Гелиос широкогубый;
под тяжким сводом
