Книга Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт

В большом зале собрались военные и партийцы с женами. Все радовались: наступили рождественские праздники, Вайнахтен, а Германия — самая прекрасная страна на свете.

Но что-то было не так. В воздухе витал аромат привезенной из лесу ели. Штефан жалел бедняжку: несчастная пленница тосковала по дому. Елка задыхалась в жаркой духоте, и никто даже не замечал.

Возбужденные голоса за столом, гомон то громче, то тише. Штефан услышал маму, ее сильный английский акцент сглаживал зазубрины слов. Ее немецкая речь звучала неуверенно и состояла из одних вопросов. Подобно пловцу в бурном море, мамин голос то возносился над остальными, то совершенно исчезал. Как мама ни скрывала, Штефан чувствовал: ей неуютно. В отличие от жен других партийцев, она была не в своей тарелке, и это пугало Штефана, хотя он не понимал почему.

Все это осталось в прошлом — и военные, и умирающая елка, и мама. Теперь они с Гердой жили в чьем-то сгоревшем доме на Мюллерштрассе.

Штефан закутал Гердины плечи. Она уснула. Самого его тоже клонило в сон, и он не сопротивлялся. Герда вытянула руку. Тонкая, как веточка, она давила на пустой живот Штефана. Герда шевельнулась и забормотала. Ясно: молчать ни в коем случае нельзя.

— Герда, помнишь каноэ из ковриков? Лето, жара, и мы сплавлялись по Миссисипи у меня в саду. Хеде нам еще медовые соты дала…

Герда села так резко, что одежда разлетелась, и повернула к Штефану полупрозрачное заостренное личико.

— Ага, милая Хеде, толстуха, ваша домработница, дала нам соты. Она всем об этом рассказала.

Гердин голос звучал дружелюбно, совершенно нормально, и, хотя она проснулась, Штефан радовался, что сумел ее отвлечь. Он приподнялся на локте и убрал с ее щеки волосы.

— Хеде всем рассказала, что угощала нас сотами? Интересно, зачем?

— Нет! — взвизгнула Герда. — Глупости говоришь! Не об этом! Хеде всем рассказала, что твоя мама дружит с евреем. С англичанином. А ты не знал?

— Мерзкая ложь! — крикнул Штефан.

Гердины глаза возбужденно блестели во мраке. Девочка моргала, и белки вспыхивали, как яркие лампочки. Других белых или более-менее чистых мест на Гердином теле не осталось. Девочка чопорно прикрылась одеждой, словно Штефан не видел ее голой тысячу раз. Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в потолочных балках скребутся мыши. Штефан опустился на матрас и положил руку Герде на спину — кроличьи косточки, обтянутые холодной кожей.

— Это точно неправда, — проговорил он.

— Нет, правда! — Герда захлопала руками по одеялам, зашуршала старой одеждой. Мрак клочьями висел над их головами. Даже мыши притихли, с нетерпением ожидая продолжения. — Еврейская шлюха, — шепнула Герда. — Так Хеде назвала твою Mutti.

Штефан уставился во мрак, разбавленный лунным светом до пятнистой серости. Фонари на улицах давно не горели. Если бы подаренная американцем «Зиппо» не выдохлась, Штефан зажег бы свечу.

— Хеде вечно порола всякую чушь. Херню несла! — Казалось, подслушанные у солдат слова произносит не он, а кто-то другой. Драная камчатая штора шевельнулась, и тень кресла стала напоминать человека на корточках.

— Правильно, не верь мне, — захихикала Герда. — У кого угодно спроси.

Штефан знал: если не схватить ее за горло и не придушить, Герда не заткнется. Но особо не шевельнешься — грудь как будто раскололась пополам, словно он с большой высоты упал на что-то острое.

— Нам Хеде рассказала, вот те крест! — Для большей убедительности Герда выпучила глаза. — Ты уже уехал и ничего не знал. Никого не волновало, что твой Рарра был гауляйтер и ради Германии пустил себе пулю в лоб. Твою Mutti больше не считали женой партийца и не пускали на порог. С ней никто не разговаривал. Она даже не поняла, что это Хеде ее выдала. Вот умора! — Гердины плечи задрожали — верный признак, что хохот совсем близко. — Mutti говорила, горбатую могила исправит, даже если муж видный партиец. Чего ждать, если во фрау Ландау ни капли немецкой крови? Давно ее на место надо было поставить, напрашивалась ведь, ой как напрашивалась!

Герда захихикала. Штефан знал, что именно она вспоминает, он сам не раз видел, как ставят на место тех, кто напросился. Затыкать подружке рот не имело смысла: ее рассказ почти закончился.

— Хеде говорила, твоя мать заползла в дом, как крыса в нору. И ничего тут не сделать, только пледом прикрыть для приличия. Вскоре приехали полицаи и усадили ее в машину. Затащили, потому что идти она не могла.

Герда задрожала так, что ее безумный шепот уже не удивлял: откуда в таком теле возьмется здоровый дух?

Штефану чудилось, будто он парит над матрасом, хотя песок и крошки по-прежнему царапали спину. Его мать избивали, только Герда тут не виновата. Да и какая сейчас разница? Сейчас все не такие, как прежде. Все, пожалуй, кроме мертвых.

— Дождь! — закричала Мод, встала как вкопанная, и ее тень вытянулась на траве.

Пока они гуляли, над гостиницей собрались тучи. Косые солнечные лучи, уже не золотые, а оранжевые, легли на холмы.

— Мы промокнем, — сказала Элизабет. — Как же мы ничего не заметили? — Полил дождь, и они побежали по тропке обратно к гостинице. — Моди, возьми Штефана за руку! — велела Элизабет, обматывая голову шарфом.

Дождь полил сильнее, и они побежали быстрее, сталкиваясь и поскальзываясь на траве. Джордж бежал с Элизабет. Мод восторженно визжала — надо же, как суетятся взрослые! — и крепко сжимала ладонь Штефана. Кристина споткнулась — Штефану пришлось взять за руку и ее. Мод едва поспевала, но он тащил ее вперед. Штефан бежал во весь опор: проснулся безотчетный страх, порожденный не то воспоминанием о бегстве, не то сном, который снился столько раз, что казался явью. Штефан не помнил, от чего в том сне бежал.

Кристина дернула его за руку:

— Давай помедленнее, я же упаду. — Девушка вплотную приблизилась к Штефану. Волосы липнут к щекам, в глазах ни капли страха. — Куда спешить-то? Мы все равно промокли.

Кристина выпустила его руку, они перешли на шаг, и бешеный пульс Штефана понемногу пришел в норму. Холмы скрылись за тучами, дождь лил все сильнее, капли пулями изрешетили поверхность озера. Элизабет с Джорджем исчезли из виду.

Мод ликовала: они втроем нарочно мокнут! Она вприпрыжку бежала рядом со Штефаном и раскачивала его руку.

— Мама нас отругает? — спросила она.

Штефан слизнул с губ дождевые капли. Как здорово, когда у воды нет привкуса — ни серного, ни гнилого, ни металлического от разорвавшихся бомб, ни пепельного от спаленных домов и сгоревших заживо людей. Дождь был как раньше в Германии — ничем не испорченная вода с небес.

Рассказать бы об этом Кристине! Если бы не она, не попробовать бы ему чудесный английский дождь. Но девушка смотрела под ноги, а по ее носу текли крупные капли. Кожа у Кристины гладкая и теплая, а прикушенная губа, наверное, очень мягкая. Вот бы Кристина снова взяла его за руку.