Книга Три дня Индиго - Сергей Лукьяненко

Стража с любопытством смотрела на нас.

Что она вообще обо мне думает? Человек, призванный, живущий со жницей… Редкий экземпляр!

— Наська, я не могу тобой рисковать, — сказал я.

— Я не ребёнок, я не человек вообще!

— Неважно!

— Меня убить труднее, чем тебя!

Это, конечно, было правдой.

— Нет, — сказал я. Мысленно обругал Гнездо, так, что оно растерянно притихло. — Ты остаёшься, занимаешься учёбой, получаешь свои пятёрки с плюсом. Потом я непременно всё тебе расскажу и посоветуюсь. Считай, что ты детектив, а я твой помощник, который на месте всё изучает.

— Как Ниро Вулф и Арчи Гудвин?

— Кто? Да, наверное. Я твой Ниро Вулф.

Наська хихикнула.

— Вулф толстый как монах, сидит в кабинете. А бегает Гудвин.

— Прекрасно. Я Арчи Гудвин. Гудвин великий и ужасный. Иди, почитай «Волшебника Изумрудного города».

— Давно прочитала.

— Тогда в прятки поиграй!

— Ладно, — неожиданно согласилась Наська. — Так даже интереснее.

Я с подозрением посмотрел на неё, но Наська надулась и быстрым шагом ушла, уперев руки в бока.

— У неё избыток энергии, — пожаловался я страже. — Реактивная девчонка!

— Маленькая ещё, — согласилась стража важно. — Ей же всего десять лет.

— А тебе? — не удержался я.

— Одиннадцать.

Вздохнув, я отсалютовал страже и вышел из Гнезда. Прикинул, как лучше добираться и повернул к Тверской.

Ехать тут недолго, три станции. Выходя на Павелецкой, в неожиданно большой толпе, я уже выбросил Наську из головы.

И только увидев серое кепи чуть ниже на эскалаторе, понял, что зря.

Похоже, упомянуть игру в прятки было ошибкой.

Выкатившись наверх и обнаружив меня, стоящего с мрачным видом, Наська никакого раскаянья не проявила. Развела руками и спросила:

— Ну и что ты сделаешь?

Сделать я ничего не мог.

Силой потащить назад? Ну, во-первых, это вызвало бы подозрение окружающих. А во-вторых, если Наська упрётся — я её и с места не сдвину.

— Сяду и буду сидеть на скамейке, — сказал я.

Мимо шли люди, толкаясь и бормоча в мой адрес не слишком лестные эпитеты.

— Сяду рядом и буду ждать.

Я сдался.

— Только сегодня. Хорошо?

— Максим, ты самый-самый лучший! — выпалила Наська. — Не пожалеешь, зуб даю! Вот, держи!

Она полезла в карман и действительно вытащила оттуда зуб! Молочный. Видимо, зубные феи к Измененным летать боятся.

Вздохнув, я стал выбираться из метро. Наська вьюном пробиралась следом. Несколько здоровых мужиков, которых она мимолётно сдвинула с пути, растерянно смотрели вслед. Никто, конечно, и представить себе не мог, что куколка разгуливает по Москве, будто человеческий ребёнок.

Глава 3

Накануне Перемены в Москве было меньше тысячи таксофонов. Стояли они в таких местах, что многие москвичи про них вообще не знали и уж тем более никогда не звонили. Зачем, если в кармане даже у ребёнка или старика есть сотовый?

Но зато таксофоны были бесплатные.

Теперь сотовой связи нет, телефонные будки вернулись в города (говорят, какой-то древний завод на этом озолотился), но надо платить за звонок.

Я остановился у таксофона рядом с метро, вставил карточку в аппарат и набрал номер отдела «Экс». Хорошо помнить числа — это очень удобно, не нужно таскать с собой блокнот.

Их производители, кстати, тоже выиграли от Перемены.

Не знаю, сколько народа служит у Лихачёва в подчинении, никогда там не был. Но вначале трубку взял мужчина с резким командным голосом, потом я добрался до какой-то юной девицы. А лишь потом мне позвали полковника.

Чутьё у него имелось. Впрочем, после недавних событий я бы очень удивился, откажись он от встречи. Я сказал, что подожду у Комка на Шлюзовой набережной, полковник ответил: «Буду через пятнадцать минут», и в трубке запикал отбой.

— Полковнику никто не пишет, — сказала Наська, толкущаяся возле будки. — Полковнику все звонят.

У неё очень медленно шла первая фаза мутации, она несколько лет провела неподвижно. Лежала и читала книжки, их на удивление много оказалось в Министерстве культуры. Читала, похоже, всё что попало, не только детские книжки или детективы. Может, поэтому немного странная.

— Идём, — сказал я. — Подождём на месте.

На самом деле мне не хотелось дожидаться полковника. И когда мы дошагали до Комка, и я там никого не обнаружил, меня это порадовало.

В этом Комке я никогда не был. Он упал на уродливое невысокое здание, в котором размещался фитнес-клуб и какие-то государственные конторы. Кажется, даже почта, и это меня позабавило — на Мичуринской тоже «Почту России» накрыло падением Комка.

Может, Продавцам когда-то посылку не доставили?

Этот Комок был почти правильной формы, напоминал расплющенную каплю, или спелую фигу, ну или хинкали — если вы грузин… Прочие ассоциации я оставил за невоспитанной куколкой.

На моих глазах к дверям Комка подошла молодая женщина. Дёрнула ручку. Удивилась. Подёргала ещё. Пожала плечами и пошла навстречу нам, к метро.

Видимо, нечасто ей приходится продавать кристаллы, иначе удивилась бы сильнее. Сёрчеры знают, что Комки открыты всегда.

— А нас пустят? — шёпотом спросила Наська.

— Меня пустят, — ответил я с уверенностью, которой не испытывал. Ночной разговор с Продавцом казался сейчас нереальным.

Мелькнула мысль: а не зайти ли самому, оставив Наську снаружи? Но если она уйдёт и заблудится?

— Что именно тебе сказало Гнездо? — строго спросил я, когда мы подошли к дверям.

— Что свершилось ужасное злодеяние! — с готовностью ответила Наська. — Кто-то убил Продавца! И тебе надо выяснить, кто — тогда друзья покойного дадут тебе кучу всякого добра!

— В целом верно, — признал я. — Ты не боишься увидеть мертвеца?

Наська ответила не сразу и на этот раз очень серьёзно.

— Максим… Когда у нас Гнездо убили, я помогала Дарине тела носить. Только мне стражу или монаха тащить было тяжело, особенно если они остались целыми. Я носила куколок.

Она помолчала секунду.

— Своих подруг.

Чёрт. Меня как под дых ударили. Вот эта её весёлость и энергия — они порой заставляют забывать, что передо мной куколка. Которую родная мать отдала в детстве в Гнездо. Которая несколько лет лежала, пока мутаген боролся в ней с опухолью. Обычно на это не нужно много времени, но тут что-то пошло не так. Дарина говорила, что к ней редко заходили другие куколки — дети не очень-то умеют сочувствовать.