Книга Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

— Ага, — сказал Линкей. — Ты единственный, кто это видел…

— …луч был узконаправленный, — сказал Идас. — Мы просим прощения.

— Не страшно, — сказал Мыш, забирая сирингу.

Он был пьян и устал. Вышел из бара, поблуждал вдоль раскаленной губы Пекла3, перешел наконец мостик, ведущий к платформе семнадцать. Небо чернело. Рука вилась по ограждению, пальцы и запястье подсвечивало оранжевым.

Некто стоял впереди, опираясь на ограду.

Мыш замедлился.

Кейтин мечтательно глядел в бездну, свет снизу надел на него маску демона.

Сперва Мыш решил, что Кейтин говорит с собой. Потом увидел обсыпанный драгоценностями аппарат в руке.

— Врежьтесь в глубь человеческого мозга, — говорил Кейтин записчику. — На полпути от конечного до продолговатого мозга вы найдете гроздь нервов, напоминающую фигуру человека, но ростом в сантиметры. Она соединяет воздействия на органы чувств, возникшие за пределами полушарий, с психическими абстракциями, формирующимися в мозгу. Уравновешивает восприятие мира вовне с познанием мира внутри… Врежьтесь в глубь расхлябанного сплетения интриг, что единой сетью крепит мир к миру…

— Привет, Кейтин.

Кейтин воззрился на него сквозь горячую рябь от лавы.

— …привязывает звездную систему к звездной системе, хранит единство структур солоцентрического сектора Дракона, Федерации Плеяд и Внешних Колоний: вы обнаружите вихрь дипломатов, выбранных или самоназначенных чиновников, честных или коррумпированных, смотря по обстоятельствам… короче, правительственную матрицу, принимающую форму мира, который она представляет. Ее функция — реагировать на и уравновешивать социальное, экономическое и культурное давление, а оно смещается и пронзает империю… Ну а если кто-то сможет врезаться в глубь звезды, в центре, окруженный пылающим газом, обнаружится столп чистой ядерной материи, сферический или сплющенный, как и форма самой звезды. Во время солнечных возмущений этот центр прогоняет вибрации от возмущения сквозь звездную массу, чтобы погасить их, породив приливы и отливы на ее поверхности… Иногда крошечные тела, уравновешивающие перцептивное давление на человеческий мозг, делают что-то не то. Часто правительственная и дипломатическая матрица не в силах справиться с давлением миров, которыми правит. А когда что-то идет не так в уравновешивающем механизме звезды, рассеивание невероятной звездной мощи сдвигает по фазе титанические силы, отчего звезда становится…

— Кейтин?

Кейтин выключил записчик и посмотрел на Мыша.

— Что ты делаешь?

— Заметки для моего романа.

— Для чего?

— Архаическая форма искусства, вытесненная психорамой. Увы, она была способна на исчезнувшую нюансировку, как духовную, так и творческую, которой более непосредственная форма пока не достигла. Мыш, я — анахронизм. — Кейтин улыбнулся. — Спасибо за мою работу.

Мыш пожал плечами.

— О чем это ты говорил?

— О Психологии. — Кейтин положил записчик в карман. — О Политике и Природе. Трех «П».

— Психология? — переспросил Мыш. — Поль-итика?

— Ты умеешь читать и писать? — спросил Кейтин.

— По-турецки, гречески и арабски. С английским хуже. У букв нет ничегошеньки общего со звуками, которые издаешь.

Кейтин кивнул. Он тоже был слегка пьян.

— Глубоко. Вот почему английский — отличный язык для романов. Но я упрощаю сверх меры.

— Так что там с психологией и политикой? Насчет природы я в курсе.

— В особенности, — сказал Кейтин змеящейся, светящейся полоске жидкой лавы, что ползла в двухстах метрах внизу, — с психологией и политикой нашего капитана. Они меня интригуют.

— Что с ними такое?

— Его психология в данный момент любопытна просто потому, что неизвестна. У меня будет возможность наблюдать за ней в процессе. А вот политика брюхата возможностями.

— Да? И что это значит?

Кейтин сложил пальцы в замок и уравновесил подбородок на костяшке.

— Я учился в институции высшего знания на развалинах некогда великой страны. На той стороне двора, почти напротив, стояло здание Психонаучной лаборатории фон Рэя. Весьма недавнее добавление — ему, я полагаю, лет сто сорок.

— Капитана фон Рэя?

— Подозреваю, его дедушки. Пожертвование университету в честь тридцатой годовщины дарования Палатами Дракона независимости Федерации Плеяд.

— Фон Рэй — из Плеяд? Он говорит не так, как тамошние. Себастьян и Тййи — да, по ним слышно. Ты уверен?

— Безусловно, там — владения его семьи. Вероятно, он шатался по всей Вселенной, путешествовал на таких судах, что и мы бы с радостью. Сколько ты поставишь на то, что у него собственный грузовик?

— Он не работает на какой-то синдикат?

— Разве что им владеет его семья. Фон Рэи, наверное, самый могущественный клан в Федерации Плеяд. Не знаю, кто у нас капитан — седьмая вода на киселе, которой свезло обзавестись именем, или же прямой наследник и отпрыск. Я знаю другое: это имя связано с контролем и организацией всей Федерации Плеяд; это семейство из тех, у которых есть дачка во Внешних Колониях и особняк-другой на Земле.

— Так он большой человек, — прохрипел Мыш.

— Именно.

— А что это за Князь и Лала Красные, о которых он говорил?

— Ты настолько дремуч — или всего лишь продукт сверхспециализации тридцать второго века? — спросил Кейтин. — Я порой мечтаю о возвращении великих ренессансных фигур века двадцатого: Бертрана Рассела, Сьюзен Лангер, Пейта Дэвлина. — Глянул на Мыша. — Кто, по-твоему, производит приводы любой системы, на выбор, межпланетные и межзвездные?

— Корпорация «Красное смещение»… — Мыш оторопел. — Эти Красные?

— Не будь он фон Рэем, я бы предположил, что он говорил о какой-то другой семье. Но он — фон Рэй и очень вероятно, что говорит именно об этих Красных.

— Черт, — сказал Мыш.

Эмблема «Красного смещения» попадалась так часто, что он перестал ее замечать. «Красное смещение» изготавливало компоненты для всех мыслимых космоприводов, инструменты для их разборки, машины для их обслуживания, запчасти.

— Красные — семейство промышленников, уходящее корнями в зарю космической эры; оно очень твердо закрепилось на Земле в частности и в системе Дракона вообще. Фон Рэи — не столь старинный, но мощный род Федерации Плеяд. И вот они устраивают гонку за семь тонн иллирия. Разве не трепещут твои политические фибры от того, во что все это выльется?

— С чего бы?

— Разумеется, — сказал Кейтин, — художнику, занятому самовыражением и проекцией внутреннего мира, положено быть прежде всего аполитичным. Но, Мыш, серьезно.

— Да о чем ты говоришь, Кейтин?